— Значит, Настя живёт тут, в Парогорске, а вы у себя в Уральске?

Старушка кивнула.

— Часто общались? — спросил Глеб. — Простите, общаетесь?

— Конечно. Она у меня добрая девочка. И телеграммы шлет на праздники, и письма каждую неделю. И приезжает всегда, когда может. Вот на прошлую Пасху заезжала, привезла мне подарки, даже, значит, платок…

Глеб внезапно отчётливо почувствовал между лопаток такой взгляд, как стволом винтовки ткнули. Он оглянулся и увидел идущую по коридору аурографистку Лукину, та несла стопку аурографий в кабинет Князева. Увидев, что Глеб её заметил, она нахмурилась ещё сильнее, быстро забубнила что-то под нос, только что под ноги себе не плюнула.

— Да что с ней не так? — пробормотал Глеб и снова повернулся к Светлане Петровне. — Извините, о чем вы говорили?

— Подарки, говорю, мне привозила Настенька, — напомнила старушка. — И платок и платье новое…

— Ах, да-да. Простите, но про это потом. Когда вы в последний раз общались с Настей?

У старушки задрожал подбородок, Глеб мысленно себя обругал.

— В прошлый, в прошлый раз. Когда вы в прошлый раз общались с племянницей?

— Две недели уже как прошло, — ответила Светлана Петровна. — Написала, что всё хорошо, что в порядке всё. Вот ни слуху, ни духу с тех пор. Раньше-то мне каждую неделю письмецо присылала. Хоть пару строчек, но всё равно. Про свои дела расскажет, моими бедами поинтересуется.

— То есть вы считаете, что она пропала, потому что от неё две недели не было писем?

Старушка часто закивала и всё-таки не выдержав зарыдала.

— Вы знаете, где Настя живет в Парогорске? — спросил Глеб.

— Знаю, конечно же, — ответила Светлана Петровна, не прекращая слёз. — Улица Пирогова, дом двадцать пять. Квартира у неё там, сама снимала. Такая самостоятельная она у меня…

— Вы к ней не заходили? Что там у неё дома?

— Какой там, — бабуля достала из сумочки маленькую скляночку, высыпала на ладонь пару таблеток, то ли успокоительное, то ли от сердца, и проглотила. — Сразу к вам пошла, нельзя время терять. Пропала она, Настенька моя несчастная.

Глеб озадаченно потёр подбородок. Две недели без писем ещё можно было счесть, как не самый тревожный повод бить во все колокола. Ну как почта халтурит? Или в самом деле поехала Анастасия в столицу? Или решила не наслаждаться промозглой осенней погодой в затянутом смогом Парогорске, да махнула куда-то на море?

— Не беспокойтесь, Светлана Петровна, — сказал он, осторожно положив старушке руку на плечо. — Я вам помогу. Пойдемте, поищем вашу Настеньку вместе.

Глеб взял им со Светланой Петровной извозчика, так что пока лошадь неспешно перебирала копытами, успел узнать куда больше из биографии несчастной Настеньки. И хоть её история перебивалась постоянным потоком слёз от тётушки, Буянов успел узнать, что Настя очень приличная девушка, воспитанная и добрая, картины рисует, а живёт за счёт их продажи. И очень самостоятельная, только вот всё никак замуж не выйдет, да чтоб за приличного человека, а в двадцать два года-то уже пора, пора, сколько можно в девках-то сидеть.

— Вот и мне бы жилось спокойнее, кабы нашла себе мужа-то приличного, да работящего. Вы, смотрю, Глеб Яковлевич, не женаты. Вы хоть и молодой человек, но вот тоже пора бы подумать о свадебке-то.

Глеб мысленно усмехнулся. Светлана Петровна хоть и переживает о племяннице, но всё равно ухитряется пытаться её сватать.

— Вот она у меня, красавица какая.

Старушка достала из сумочки черно-белую фотокарточку и протянула её Глебу. Со снимка на него смотрела молодая курносая девушка с длинными белокурыми волосами.

— Очень красивая, — смущенно буркнул он.

Старушка снова завела речь про то, что молодежи надо пораньше думать о построении семьи, что её племяннице, что ему самому, дескать, уже и седина вот в волосах у него пробивается, а всё один, стакан воды в старости подать будет некому…

Глеб вполуха слушал рассказ Светланы Петровны, рассеянно кивая в такт словам. Куда больше его занимала собственная судьба в ближайшие несколько дней. Откроет им сейчас Анастасия, которая покается перед переволновавшийся тетушкой, посетует, что письма почта не доставила, да сядут они чаи пить. А что ему делать? Возвращаться в околоток и терпеть Князева до самой пенсии, будто ничего не произошло? Увольняться и куда пойти, куда податься?

Из сумбурных мыслей его выдернул окрик извозчика.

— Тпру, стой, родная. Приехали, ваше благородие.

Дом на улице Пирогова был, возможно, самым непримечательным во всём Парогорске. Трехэтажный серый домик под красной черепичной крышей был и не роскошным особняком местных богатеев, но и далеко не покосившимся бараком возле заводов.

— Ох, волнуюсь я, — сказала старушка и крепко вцепилась в руку Глеба.

— Не переживайте, всё будет хорошо, — отозвался тот.

Собственные слова кольнули совесть, как булавкой. Не стоило раскидываться заверениями, в которых не был уверен на сто процентов, давая ложное чувство спокойствия. Но что было сказать? «Знаете, Светлана Петровна, с вероятностью пятьдесят на пятьдесят, может и произошло что-то ужасное, не могу сказать точно. Не будем исключать, что там труп, готовьтесь»? Пусть несчастная женщина хоть лишнюю минуту проведет в уверенности и спокойствии.

Светлана Петровна и Глеб поднялись на второй этаж дома под литерой «двадцать пять». Дверь была цела, никаких разводов крови на лестничной площадке или следов от топора в деревянном полотне. И то хорошо. Глеб забарабанил в дверь со всей силы.

— Настя? Анастасия? Вы дома? Откройте, полиция!

Тишина. Даже из соседних квартир никто не выглянул. Глеб выждал минуту, напряженно прислушиваясь, но не услышал внутри никакого шороха. Подолбил к соседям, но тоже безрезультатно. То ли и не живет никто, то ли по не позднему ещё времени все на работах. Прислугу, видимо, местные обитатели себе позволить не могли.