Я невольно вскинул брови в изумлении. Всего позавчера мальчишка впервые пробудил свой дар, а уже смог так воздействовать на металл, что не только изменил его форму, но и придал ему направленное движение. Такого прогресса я не ожидал — обычно на подобные навыки уходили недели, если не месяцы тренировок.

Похожий случай был и в моём прошлом, когда я только осваивал взаимодействие с металлом. Неконтролируемый всплеск силы, превращающий инструмент в смертельное оружие — классическая проблема начинающих металломантов.

— Когда мне было не намного больше тебя, — начал я, глядя куда-то поверх головы мальчишки, — я тоже не контролировал свою силу. Мой отец… — я запнулся, вовремя вспомнив, что сейчас речь не об Игнатии Платонове, — точнее, мой наставник по боевым искусствам учил меня обращаться с оружием. Однажды в пылу тренировки я разозлился, что не могу победить его. И тут мой меч внезапно удлинился, истончаясь, словно ожил. Лезвие изогнулось змеёй и полоснуло наставника. Я до сих пор помню кровь на снегу и его глаза — не гневные, а… удивлённые.

Егор смотрел на меня, затаив дыхание.

— Что с ним стало? — спросил он тихо.

— Выжил, — усмехнулся я. — Более того, именно он научил меня, что магия требует не только силы, но и железной дисциплины. Два месяца после этого я тренировался только с деревянными мечами, пока не научился чувствовать каждую частицу металла как продолжение себя. Металл не терпит гнева и страха — он отзывается на уверенность и спокойствие.

Ученик ушёл в себя, обдумывая услышанное.

— Послушай, — я положил руку на его плечо, чувствуя, как напряжены его мышцы. — Ты не первый, кто сталкивается с этим. И точно не последний.

— Но я могу кого-то убить! — в голосе прорезались нотки паники. — Что если я разозлюсь, и все гвозди из стен вдруг вылетят? Или кочерга сама ударит кого-то? Вы едва не зарезали собственность наставника! Я видел это в глазах отца… он не сказал, но… он начал меня бояться.

В его взгляде стояли непролитые слёзы — не от обиды или жалости к себе, а от страха перед собственной силой. Я прекрасно понимал это чувство. Когда впервые понимаешь, что можешь одной мыслью превратить мирный предмет в смертоносное оружие — это пугает.

— Дар — это как нож, — произнёс я, поднимая отброшенный кусок металла. — Можно им готовить пищу, а можно убивать. Всё зависит не от ножа, а от того, кто его держит.

Я сжал брусок в ладони, позволяя своей силе течь через него. Металл мягко изогнулся, превращаясь в маленькую спираль.

— Покажи мне, что именно ты почувствовал, когда стамеска вышла из-под контроля, — попросил я, протягивая ему спираль.

Егор нерешительно коснулся металла, словно боясь обжечься.

— Это было… как прилив. Словно я открыл маленькую заслонку, а вырвался целый поток.

— Именно так и работает магия, — кивнул я. — Твой канал только формируется. Ты ещё не знаешь, сколько силы нужно для того или иного действия. Это как учиться ходить — падения неизбежны.

Я вытащил из кармана ещё один брусок, потом достал свой складной нож.

— Смотри, — я отрезал тонкую стружку. — Мы начнём с малого. Самая базовая вещь в металломантии — это не изгибание металла, а его понимание.

Следующий час мы посвятили упражнениям. Сначала я научил Егора медитативной технике — как смотреть не глазами, а внутренним зрением, чувствуя кристаллическую структуру металла.

— Представь, что ты видишь каждый крошечный кристалл, каждое сочленение, — шептал я, пока он сидел с закрытыми глазами. — Металл живой, но он спит. Твоя задача не командовать им, а пробуждать. Быть не кузнецом, а конюхом, который ведёт норовистую лошадь.

Постепенно напряжение уходило из его плеч. Когда он открыл глаза, в них уже не было страха — только сосредоточенность.

— А теперь попробуй снова, — я протянул ему металлическую стружку. — Почувствуй её, стань ею. И лишь после этого попроси измениться.

Его пальцы дрожали, но он решительно взял стружку. Несколько минут ничего не происходило. Затем тончайший кусочек металла медленно начал изгибаться, складываясь в миниатюрное кольцо.

— Я… я контролирую! — изумлённо выдохнул Егор, не отрывая взгляда от своего творения.

— Потому что перестал давить на металл и начал слушать его, — улыбнулся я. — Зажатый всадник всегда чувствует себя неуверенно, и конь это ощущает. А спокойный наездник и лошади передаёт своё спокойствие.

Егор показывал заметный прогресс — уже мог слегка изгибать металлический прут, не прикасаясь к нему. В глазах мальчишки плясали серебристые искры — верный признак пробуждённого дара.