На следующий день синий столбик восстановился достаточно, чтобы я мог попытаться продолжить самолечение. Но тут возник интересный нюанс. Призвать энергию просто так, из воздуха, я не мог. Нужно было сосредоточиться. Представить какого-то пациента с тяжёлой травмой. И тогда потоки начинали стекаться к моим ладоням.

Увы, вылечить можно было лишь то, до чего я дотягивался рукой. Самые сильные повреждения, как я предполагал, оказались на задней стороне грудной клетки. Прикладывая к ним ладони, мне удалось добиться определённого облегчения. Но о полном заживлении, по всей вероятности, речи не шло.

Иваныч не обманул. За всё воскресенье окошко не открылось ни разу. Живот урчал от голода. Когда я утратил терпение, принялся бить по железной двери. Смотровое окошко открылось далеко не сразу. В него незнакомый мне полицейский сунул деревянную палку, и я еле успел отпрянуть.

— Покушать бы! — попросил я. — Попить.

— Не полагается, — ответил он.

— Ну пожалуйста! — взмолился я. — Со вчерашнего дня не ел!

— Не полагается, — буркнул полицейский. — А ежели будете выламывать дверь, сопроводим в экзекуторскую.

Угроза оказалась действенной. Уж лучше немного поголодать, чем опять оказаться на столе у садиста. До чего же несправедлив мир! Всякий мир, в котором бы я ни оказался… Так, в плену, меня продержали остаток субботы и всё воскресенье. А в понедельник я даже перестал замечать цепь на своей ноге. Да уж, чертовски быстро человек ко всему привыкает: и к хорошему, и к плохому… И от этого даже немного страшно становится.

Вот только к голоду и жажде привыкнуть невозможно…

В понедельник я проснулся с ощущением жуткой жажды и голода. Сутки без еды! В это трудно поверить, но ради куска хлеба я был уже готов на многое. Вчера за целый день никто меня не проверил. Никаких прогулок, никаких звонков. Ни душа, ни даже банальной гигиены полости рта.

Я был готов умолять, ползать на коленях — лишь бы покормили. Теперь перспектива опять оказаться в экзекуторской пугала не так сильно. Сколько ещё меня тут продержат? Принялся молотить в дверь. Прошло несколько минут, прежде чем с той стороны отворилось окошко.

— Чего ещё? — рявкнул новый полицейский.

— Поесть бы! — попросил я. — Попить бы!

— Не велено, — ответил он и принялся закрывать окошко. Но я придержал ладонью полку.

— Имейте совесть, я два дня не ел! — воскликнул я. — И не пил!

— А не след было зайцем бегать! — ответил коп надменным тоном. — Жди своей участи, шельмец!

Он приложил чуть больше усилий, и окошко закрылось. Вот дела! В этой камере не было даже раковины и крана. Пить хотелось жутко. Я с ужасом подумал, что бы стало со мной, если бы не тот сердобольный полицейский. Иваныч. Они, выходит, собирались меня голодом морить? Я подумал, что мой союзник работает сутки через трое.

Значит, ещё минимум день нужно продержаться. Как медик я знал, что два дня без еды не убьют, но черт возьми, как же это мучительно! Психологически переносить такую пытку тяжело… В тюрьмах специально объявляют голодовки, чтобы отстоять свои права. А в этой России, выходит, даже объявлять не нужно…

Многие ошибочно думают, что при голоде надо лежать пластом. Не двигаться и не шевелиться. Нет, сидеть на одном месте нельзя, но важно избегать чрезмерных нагрузок. У организма — колоссальные ресурсы. Важно расходовать их правильно. Поэтому я старался не накручивать себя, а просто отвлечься от жажды и голода. Спустя три часа ожидания, когда я уже приготовился к долгому голоду, дверь камеры внезапно распахнулась.

— На выход, — буркнул полицейский с большими чёрными усами. — Быстро, нас ждут!

— И рад бы, — ответил я, показывая на свою ногу. — Да цепь не пускает.

— Фу ты, точно! — ответил он и закрыл дверь.

Прошло ещё несколько минут. Усатый полицейский явился с огромной связкой ключей и принялся подбирать нужный. Это длилось целую вечность. Коп чертыхался, фыркал и пыхтел в усы. Это могло бы показаться смешным, кабы не обстоятельства. Особенно веселили его нелепые выговоры каждому ключу, который не подошёл.

— Ты как мартовский кот — сам не свой! — говорил он железке. — Чтоб тебе щи без сметаны! А ты как шахматный конь — ходишь криво и не туда!

Усач долго упражнялся то ли в приличных ругательствах, то ли в поговорках, которые я слышал впервые в жизни. Наконец, он перебрал всю связку. Ни один ключ не привёл механизм в действие. Усач попробовал разжать его руками. Ожидаемо — без успеха. Полицейский подозрительно посмотрел на меня, будто нужный ключ я хранил под матрасом.

— Не они, — задумчиво сказал он. — А где подходящий?