— А мне почём знать! — ответил я. — Мне бы водички попить, товарищ полицейский. Да покушать.

— И никакой я тебе не товарищ, — возмутился усач. — Правильно говорить — господин. Ладно, стой здесь. Не ходи никуда.

С этими словами он покинул камеру. Можно подумать, у меня был выбор! Голод становился всё сильнее. Теперь у меня кружилась голова. Также не исключены слуховые галлюцинации и внезапные потери сознания. Попал, так попал! Корил себя за самонадеянность.

Надо было убегать из Москвы. Прятаться. Ещё я думал о том, что надо как-то связаться с Азадом или Вагиным. Быть может, они наймут мне адвоката? Или хотя бы передадут вещи? Прошло ещё несколько минут, которые показались мне вечностью, пока вновь не явился усатый коп.

— Разжимать будем, — пропыхтел он, демонстрируя какое-то диковинное приспособление. — Ты на меня дави, я — на тебя. Взяли!

По виду этот инструмент напоминал неправильные щипцы. По мере сжатия рукоятей рабочая часть расходилась в разные стороны. У меня возникло навязчивое желание выхватить прибор и огреть полицейского. Сдержался. В конце концов, третий побег мне точно не простят.

Тем более, в самом первом уходе из изолятора не было абсолютно никакой моей вины. Может, меня опят забросит в мой мир? Или в какой-нибудь другой? Я уже буду подготовленным и аккуратным… Дзинь! Одно из звеньев поддалось. Ручки сошлись, и мы больно стукнулись пальцами.

— Ай, растяпа! — крикнул коп. — Да я тебя сейчас…

— Если бы не ваши рассеянные товарищи, ничего бы не произошло! — возмутился я, отступая.

— И то верно, — согласился усач, потирая пальцы. — Так, снимай с ноги теперь.

Мы вдвоём принялись рассматривать некое подобие морского узла, которым Иваныч связал цепь. Ничего себе навыки! Усач выдал новую порцию смешных ругательств. После таких нагрузок голова уже кружилась основательно. На все мои просьбы предоставить мне питание и питьё я услышал стандартно:

— Не велено! Не дозволено!

Полицейский глянул на часы и ахнул:

— Чёрт, Фёдор Михайлович нас прибьёт!

— Это он не велел меня кормить? — спросил я. — И поить?

— Много будешь знать — вскоре представишься, — отрезал коп. — Так, руки назад. Браслеты надобно надеть. В господское отделение идёшь, как-никак.

Я убрал руки назад. После самолечения кожные покровы спины болели, но уже не так сильно. Мы вновь шли по длинным-длинным коридорам. Как ни странно, само движение уже вселяло в меня оптимизм. Кабы ещё не этот голод… Наконец, мы пришли к огромной металлической двери. Её я уже видел. Усач нажал на кнопку. Подождал. Снова нажал. Опять подождал. Наконец, принялся молотить по стали кулаком.

— Картина Репина — «Не ждали», — сказал полицейский. — Да чтоб вас!

Когда усач уже развернулся и сделал мне жест, мы услышали лязг замков. Дверь отворилась. Там — будто другой мир. На стенах — аккуратная отделка, что-то вроде атласных зелёных обоев с позолотой. Картины. Как я не обратил на это внимания в прошлый раз?

— Ваше благородие! — ответил усач, вытянувшись в струну.

— Чего молотишь? — спросил его полицейский. — Удел твой, Николенька — ждать. Господь терпел, и вам велел!

— Так ведь опасного преступника веду, ваше благородие! — продолжал усач. — А глядишь, вцепится, а?

С «парадной» стороны подошёл ещё один полицейский. Он носил странные брюки: как мне показалось, они слишком сильно обтягивали его ноги. Особенно в области паха. Тот перехватил мой взгляд и подмигнул. Я смутился.

— Вот это и есть опаснейший злодей? — спросил он. Голос этого копа смутил меня ещё больше брюк.

— Он самый! — кивнул усатый. — Принимаете?

— А как же, — ответил первый полицейский, больше похожий на дворянина. — А ты, Николенька, свободен. На первый раз тебя прощаю, так и быть. Иди пока, потереби свои усы и подумай над поведением.

— Классные усы, — широко улыбнулся второй. — Я б потеребил, чесслово!

Полицейские ввели меня в парадную часть. Клянусь, тут даже воздух был другим! Я ощущал аромат ванили. Он бередил и без того сильный голод. Куда меня ведут? Зачем?

— Господа, — сказал я. — Не могли бы вы мне объяснить, в чём я обвиняюсь?

— Господа! — передразнил первый. — Вот смех!

— Ох ты, мой господин, — передразнил второй. — А может, поиграем в экзекутора? Я бы не отказался.

— Лермонтов, отставить! — буркнул первый. — Хватит уже поясничать.

— Господин Гаршин, простите меня великодушно! — ответил второй. — Но вот это обращение… Вы не находите его забавным? Господа… Словно мы на офицерском собрании.

Мы вошли в уже знакомый мне кабинет для допросов. Обстановка не изменилась. На столе стояла аккуратная вазочка с печеньем, а рядом — графин с водой. Меня усадили в кресло, но наручники никто не снял. В какой-то момент я резко дёрнулся — и схватил зубами печенье. Принялся жевать.

— Ты погляди, какой талант! — умилился Лермонтов. — Можно ведь просто попросить…