– Но почему мы не подождали у нас в городе? – снова задала неудобный вопрос девочка. Джейк начал уже предполагать, что у них в роду были какие-то коварные черти. Или в нее вселился дух острослова.

– Потому что… - мальчик на миг задумался, - потому что в нашем городе они уже были.

– Аа, - понимающе покивала девочка. – То есть мы идем до первого встречного города?

– Ну, если он нам понравится – то да, - облегченно согласился Джейк.

– И там мы найдем себе новый дом?

– Ну да, - бравурно согласился мальчик. – Или просто подождем циркачей.

– А если они и там уже побывали? – спросила девочка.

– А мы спросим у жителей, - выкрутился Джейк.

– Джейк?

– А?

– А сколько идти до ближайшего города?..

Дом… так мало букв, но так много смысла. Что есть дом? Это ведь не стены-пол-и-потолок. Это – нечто большее. Дом – это место. То самое место, где человек чувствует спокойствие, комфорт и поддержку. Он может быть большим и светлым, маленьким и мрачным – любым. У каждого он свой и в чужом доме редко кто сможет сразу чувствовать себя легко и непринужденно. Дом должен быть у всех – даже звери строят себе гнезда и роют норы. Дом – это место, где мы любим и ненавидим, место, где совершаются или обдумываются самые важные события каждой жизни.

У Джейка и Лиз такого места никогда не было.

Была ветхая коробка, где они ночевали и хранили свои скудные пожитки, но называть это место «домом» в полном смысле слова дети бы никогда не смогли. Что им мешало? Мешала вечная грязь. Сколько бы они ни наводили там чистоту, все было напрасно – отец сводил все усилия на нет, казалось, просто фактом своего существования. Вторая причина – это, собственно, отец. Пока он был жив, дети не могли оставить в доме ничего более-менее ценного или даже просто еду. Вечно пьяный Тони все съедал, забирал и пропивал. Всегда. Изредка он приносил и сам что-то, но то – редкость, исключение. То игрушку, которую просто не успел «толкнуть» скупщику и ее заметили дети, то какую-то сомнительную еду… А то и вовсе принимался жалеть себя и винить всех вокруг, что они – неблагодарные сволочи, и что это именно «из-за них» он живет так плохо.

Ему было нужно, чтобы его просто оставили в покое. Все. Кто эти «все» - никто не знал.

Поэтому жить с таким существом было невыносимо. Дом не мог быть домом, пока там жило… это. Но Тони, сам того не ведая, вырастил своего сына жестким и сильным, как полоса лучшей оружейной стали. Мальчик, пусть ему было всего четырнадцать (свой пятнадцатый день рождения Джейк пропустил и пока что еще не хватился), имел несгибаемую волю, мощный характер и живой ум – качества столь необходимые для выживания в том проклятом городе.

И теперь единственный сын Тони-пьяницы уводил его же дочь подальше от того участка пространства, которое он не мог и не хотел называть домом, от того города, который с самого рождения культивировал в Джейке ненависть. Ту самую безобъектную ненависть, помогающую выживать даже тогда, когда ослабевает воля и гаснет надежда.

Ненависть – один из самых мощных мотиваторов. Говорят, что надежда дает человеку силы бороться до конца. Нет. Надежду убить гораздо проще, чем ненависть. Любовь? Любовь отупляет, делает инертным и слабым. А ненависть… О, мощная холодная ненависть способна заставить человека измениться, тщательно работать над самим собой, день за днем аккуратно выковывая и затачивая клинок возмездия.

Ближе к вечеру дети увидели впереди на дороге внушительное облако пыли, вздымаемое большим количеством ног или громоздким механизмом (периодически Джейк и Лиз видели проезжавшие мимо них странные пассажирские агрегаты: стальные, деревянные, даже стеклянные; с колесами, на лапах, на гусеницах или каких-то валиках). Не ожидая от встречи ничего хорошего, дети отыскали небольшую кочку в дюжине метров от дороги и залегли за нее, спрятавшись в густых зарослях каких-то неприятно пахнущих цветов.

Интересно, почему здесь все цветы так неприятно пахли?..

Через несколько минут после того, как дети легли на землю и затаились, в воздухе послышался странный шум. Он был похож одновременно на гул, вой и какой-то огромный духовой инструмент. Или даже целую оркестровую секцию духовых инструментов. Джейк и Лиз недоуменно переглянулись.

– Что это? – спросила девочка. Ее брат лишь пожал плечами.

Шум нарастал, его источник быстро приближался. Послышался звук многих шагающих в раз ног, и дети увидели длинную колонну марширующих людей. Странный шум, услышанный ранее, оказался какой-то заунывной не то песней, не то просто мелодией, которую дружно гнусавило все воинство. Джейк и Лиз в немом изумлении смотрели на идущих мимо них людей: высокие, но ссутулившиеся от усталости, покрытые пылью, они смотрели только перед собой и глаза их были стеклянными, будто они так шли без остановки уже не один день. Каждый солдат был одет в какой-то странного вида костюм из металлических пластин. На груди и рукавах костюма ярко алели какие-то опознавательные знаки. Каждый из солдат нес на плече оружие и именно оно делало вид всей колонны марширующих людей особенно странным: некоторые несли высокоточные энергетические винтовки, стреляющие сгустками плазмы, а некоторые – деревянные копья со стальными наконечниками.

Странные металлические костюмы, так не похожие на латы, ярко контрастировали с древками копий, ножнами с мечами на поясах и арбалетами некоторых солдат. Джейк и Лиз с удивлением смотрели на идущих мимо них людей. Давно, еще в городе, они видели подобных вояк. Как же их звали горожане? Не то «имперцы», не то «конфедераты юго-запада».

Колонна солдат шла мимо места, где притаились дети, почти час – так их было много. Последними двигались гужевые повозки с ранеными. Вдоль всего строя периодически на гнедых лошадях скакали офицеры, следившие за порядком в войске.