Одно из них случайно или намеренно Кайл однажды оставил на столе. Оно было коротким, всего несколько строк, и содержало преимущественно замечания о том, что с равным успехом он мог бы подыскать себе жену в богадельне.

Дальше следовали вполне ожидаемые упреки в намеренно подмоченной репутации фамилии и напоминания о том, что если уж ему приспичило жениться, для этого существовала как минимум одна более достойная кандидатура.

Начиная с третьего он стал сжигать эти конверты, не вскрывая, хотя я и замечала, что почерк и имена отправителей на них менялись. Отец, два брата, сестра и первой прознавшая о случившейся катастрофе матушка – желающих возмутиться его браком с деревенской девкой было вдоволь.

К чести Йонаса, при всём своём пренебрежении он был единственным, кто не уронил себя до открытых замечаний о том, что подобную особу неприлично иметь даже в любовницах дольше одной ночи.

Немногим позже эти письма стали сопровождаться «свадебными подарккми» для меня в виде холеры, проказы, оспы и, разумеется, чумы.

Мы искренне забавлялись, пока я оттачивала навык не просто избавлять себя ото всего это, но и в принципе не давать болезням прилипнуть.

И нам обоим было благословенно всё равно.

Кайл был Нильсонам чужим, и когда я однажды спросила его об этом, с усмешкой поинтересовался, что я знаю о кукушках.

Вроде бы родной и выкормленный как полагается, но неправильный птенец в гнезде.

В списке тех, кого ради собственного блага стоило уважать и опасаться, их фамилия значилась прямо перед Лагардами, а Лагарды были вторыми. И всё же даже для них он оказался слишком непонятным. Слишком тёмным. При рождении получившим больше, чем они приобретали с годами работы и родовым опытом.

Из-за попранного тщеславия или из здоровой осторожности, они тоже не стремились к близости с ним, интересуясь лишь постольку, поскольку его образ жизни мог сказаться на известной фамилии.

В свою очередь, понимая, что с равным успехом мог бы как прославить её, так и опорочить, он не отрёкся напрямую от титула, – просто потому что не смог бы, потому что три был частью натуры, – но пошёл своей дорогой. Озлобленный нищий ублюдок неизвестного мне, но не менее влиятельного господина, оказавшийся его соседом по комнате в Академии, стал ему бОльшей семьёй, чем все эти люди.

Я не просто не знала их, не видела даже издали, и никогда не стремилась к знакомству.

Но стать хозяйкой их дома, пусть даже временно, было… неожиданно.

Ведь именно так Кайл назвал это, когда мэр Готтингс при знакомстве протянул ему ключи:«Разумнее будет отдать их хозяйке. Леди Элисон будет распоряжаться этим домом».

Домом, который защищал меня как хозяйку.

Который, не мог запретить мне ходить во сне, но сумел развернуть в нужную сторону.

Домом, который будил меня по утрам и радовался тому, что я осталась жива.

– Она сказала, что ты давно не связан с этим домом.

Какой бы реакции Кайл от меня ни ждал, этой он, очевидно остался доволен.

– В то время Фьельден был таинственным и очень модным местом. Столичная знать считала своим долгом снимать тут дома на лето. Когда стало очевидно, что со мной есть… трудности, – это слово он сопроводил короткой, но едкой ухмылкой. – Они решили построить свой.

Я вспомнила сдержанно обставленную и оставшуюся абсолютно обезличенной комнату в противоположном конце коридора.

Его детская спальня.

– Твоё первое кладбище.

– Да, – это был не вопрос, но он всё равно ответил, и в этот раз уголки его губ дрогнули в подобии настоящей улыбки. – Оно любопытное. В старой части, где мы были, есть захоронения в три слоя. Поэтому Самуэль так заинтересовался тем, кто смог с ним справиться. Нам было чем удивить друг друга там.

Я побарабанила пальцами по столу, стараясь справиться одновременно с некоторой растерянностью и таким приятным знанием о том, что он отвёл меня в это место. А ведь обычно не брал с собой, обосновывая тем, что вреда от этого для меня будет больше, чем пользы.

– Поэтому он спросил, помнишь ли ты его.

– Не помню, – Кайл пожал плечами и поднялся.

Опустив руки в карманы, он начал прохаживаться по кабинету, и я невольно засмотрелась, потому что и в этом тоже он был органичен. Точно так же, как в простой деревенской рубашке или ночью во дворе Совета.

– В последний раз я был во Фьельдене в двенадцать лет, и с тех пор до определённой степени изменился. Но я помню, сколько шума было, когда он родился. Город действительно стоял на ушах. Хотя в хвост я, признаться, не верил.