– Надеюсь, никто не пострадал? – ставя перед ним чашку, я невольно прислушалась к происходящему в кабинете.

Оттуда доносилась полная тишина.

Инспектор оказался человеком ненавязчивым и предпочел обойтись кухней, тем самым избавив меня от необходимости заходить в гостиную, и за это я испытывала определенную признательность.

– Простите, леди Нильсон, я не имею права разглашать подробности, – пробуя чай, он поднял на меня искренне виноватый взгляд. – Граф после сам вам все расскажет.

Тяжелой прохладой, неизбежно сопровождающей людей, недавно вынужденных возиться с мертвецами, от него не веяло, а значит волноваться, по большому счету, было не о чем.

Если не считать тех денег, которые задержал Кайл, и о которых забыл упомянуть, когда мы были в горах.

Уходя с полицейским, он быстро поцеловал меня в щеку и дежурно пообещал постараться вернуться поскорее, и, оставшись в одиночестве, я еще некоторое время оторопело смотрела на дверь.

Даже с учетом того, что полностью я еще не восстановилась, происходящее казалось то ли глупой шуткой, то ли откровенным гротеском.

Это не было нашей жизнью даже в лучшие времена.

А впрочем, тогда мне и не попадалась нечисть достаточно сильная и злобная, чтобы почти меня прикончить.

Вернувшись в кабинет, я обнаружила, что книга лежит в том же положении, в каком ее оставил Кайл – наискось, открытая на выбранной им странице.

Ни дать ни взять образец послушания и смирения.

Закрыв ее с сунув подмышку, я все-таки пошла в гостиную.

Эта комната должна была или ударить по мне, или оставить меня равнодушной – проверять точно стоило без свидетелей.

По крайней мере без способных прокомментировать происходящее.

Шторы оказались подняты, а мебель стояла на своих. Даже прежнее положение ковра было выверено до дюйма. Кайл сделал так, чтобы ничто не напоминало о случившемся, а дом ему в этом помог.

И все равно я прослеживала в воздухе едва уловимый, но отдающий солоноватым привкусом крови след.

Он вел в кладовую, к шкафу с хозяйственными мелочами.

Оставив Эмери лежать на полу, я опустилась на одно колено.

Оставшиеся в идеальном состоянии доски лежали ровно, но я чувствовала, что их недавно разбирали.

Если подцепить ножом…

Сходить за ним в кухню ничего не стоило, но я и так знала, что увижу – небольшую, но глубокую косую нишу, которую не найдешь сразу, а найдя, порядком повозишься, пытаясь понять, есть ли что-то внутри.

– Хитрая ты сука, хорошо спряталась, – я пробормотала это себе под нос, прекрасно зная, что тварь услышит.

Эмери, стоило снова взять ее в руки, отозвалась уже знакомым теплом.

– Заткнись, – огрызнулась на нее я почти лениво.

Будучи на сто процентов уверенной в собственной безопасности, можно было ее подразнить, но почему-то не хотелось.

Точно так же, как не хотелось ни анализировать произошедшее, ни углубляться в очевидные причины, ни напоминать себе о том, что я сама в этом виновата.

Я чувствовала себя как будто очистившейся, а поврежденная огнем обложка притягивала взгляд.

Кайл сказал, что с ним тварь начала общаться на третьей странице. Когда пригляделась к нему и поняла, что наконец попала в руки к кому надо.

Теперь она не могла говорить или влиять на мысли, устроившись на диване, я пролистала роман еще раз.

Книга, как и этот дом, принадлежала Нильсонам, и помнила об этом. Выбрав себе хозяина, она. тем не менее, искала для восстановления уголок, связанный с ними, спряталась если не в одном их доме, так в другом.

Двадцать лет тишины и забвения.

Я сама готова была сорваться спустя пару месяцев.

Открыв первую страницу, я начала читать, ожидая, что очень скоро брошу – судя по тому, что мне пересказал Кайл, это должна была быть история любви.

Однако история эта оказалась и правда захватывающей.

Описанная Серджио Эмери была юной с чистыми серыми глазами и светлыми волосам, тонкими и блестящими, как паутина в солнечный день. Ее неизменная бледность добавляла образу неописуемую трогательность, а манера говорить спокойно и тихо приводила мужчин в восторг.

Я хмыкнула, и книга нагрелась в ответ, потому что мы обе знали, откуда бралась эта бледность и робкий голосок – поселившаяся в опустевшем теле сущность старалась приспособиться, делала все, чтобы подражать человеку.

Для влюбленного писателя она была божеством, снизошедшим на землю, чтобы искупить грехи нечестивой ведьмы, но полюбившим обычного мужчину, как простая смертная.