Этот случай не стал бы исключением, но все-таки здесь было что-то другое. Подавшись вперёд, Кайл внимательно и не стесняясь заглянул в глубину её глаз.

– Кто ты?

Женни, – вернее, то, что было теперь вместо неё, – прищурилась, спокойно глядя на него в ответ, а потом вдруг озорно и коротко улыбнулось.

– Элисон знает. Я сказала ей однажды. В тот вечер, когда вы впервые пригласили меня в дом.

Ни Кайл, ни Самуэль ко мне не развернулись, но я прикусила губу, пытаясь восстановить в памяти детали того разговора.

Таинственные смерти во Фьельдене.

Страх, который так отчаянно презирала Женевьева Готтингс.

Путешествия, к которым она не питала страсти.

И Фэрэй.

Почти запретная, всячески гонимая официальной религией, но продолжающая властвовать в сердцах и умах местных жителей богиня Фэрэй.

«Она любит жить среди людей. Принимать облик обычной женщины и ходить среди нас, наблюдая за нами и незаметно воздавая нам по заслугам», – так она сказала тогда.

Я содрогнулась, давая самой себе секунду, чтобы удостовериться в том, что не сошла с ума, а потом всё-таки посмотрела на Сэма.

Он почувствовал мой взгляд, но не дрогнул под ним. Только стиснул зубы крепче, не отводя глаз от жены.

Кайл нахмурился.

Мы не читали мысли друг друга, но некоторые вещи он мог уловить.

Сколь бы диким это ни казалось, именно теперь картина в целом начинала складываться.

Стоя рядом с Женни у окна в лавке Кристофа, я подумала, что для нее еще не пришло время назваться Хозяйкой Фьельдена.

Теперь она ею стала.

Такая же неотъемлемая часть этого города, как Самуэль, она могла принять на себя пламя, способное убить нас и лес. Принять и не сгинуть в нём, как Огненная птица из легенд.

Кайл нахмурился, продолжая изучать её.

– Это не должно быть так.

Он не спорил и не спрашивал, лишь говорил о том, что знал.

Она не рассердилась и не окатила его презрением.

Только улыбнулась снова:

– Да. Ведь в этом и заключается смысла. В том, чтобы отказаться от памяти и силы и просто прожить жизнь. Ты не такой, как я, но ты знаешь, каково это – устать от того, что на тебя смотрят, как на бога.

По моей спине пробежал холодок, а Кайл послал ей в ответ кривую и бледную полуулыбку.

Та, кого мы называли Женни, поспешно облизнула губы и продолжила таким тоном, как будто говорила о совершенно очевидных вещах:

– Это все из-за Сэма. Потому что он оказался таким. Особенным.

Она умолкла, закусив губу, будто сбилась, а потом вдруг накрыла руку Кайла и второй ладонью.

– Ради него я научилась делать вещи, о которых вообще не должна была знать. Ведьма Мюррей не просто так говорит, что я перехитрила саму себя. Они сильная, она чувствует. Элис тоже почувствовала.

– Он особенный, но не такой как ты, – он снова не попытался отстраниться, напоминая ей об этом.

И это было неслыханной дерзостью. Ни один человек не смел и не должен был брать на себя так много и перечить ей. Даже не из страха, и не потому что смущался знанием о том, кто перед ним стоял.

Просто так было не принято, и никто не поручился бы за то, как она отреагирует.

Женевьева засмеялась.– Я знаю! Еще так много времени пройдет, прежде чем он сможет хотя бы приблизиться. Этой душе еще так много предстоит. Он проживет еще столько жизней: мужчиной, женщиной, быть может, даже собакой. А я буду рядом. Потому что кем бы мы ни стали друг другу, друзьями, супругами или даже врагами, он никогда от меня не откажется.

Кайл мог бы сказать ей, что так не бывает, что люди не могут гарантировать подобного, но промолчал.

А она все равно поняла и опустила взгляд, погладила его ладонь большим пальцем.

– Я уверена, потому что вижу и чувствую иначе. Я же всех вас вижу насквозь. Если отбросить тонкости, он был старшим сыном мэра. Молод, хорош собой, умен, благороден, влиятелен… Во Фьельдене для него нашлось бы много блистательных и знатных юных невест. Но им всем он предпочел безродную и нищую Женевьеву.

Она снова посмотрела Кайлу в глаза, чтобы убедиться в том, что он понимает.

И он в самом деле понимал.

Самуэлю Готтингсу и ведьминскому отродью нечего было делать вместе.

И все же их потянуло друг к другу так сильно, а он не смог, да и не захотел этому сопротивляться.

– Ты знаешь, – она облизнула губы снова, а потом вдруг погладила Кайла по руке от плеча до локтя и обратно. – Я ведь многому научилась у вас, и это так забавно. Люди такие глупые и слабые. Я никогда не верила в истории о добровольно низложивших себя богах, полагала, что это всего лишь блажь – отказаться от силы, спокойно наблюдать за тем, как твои храмы разрушают, а тебя предают забвению… Ради чего? Ради любви смертного? Но каждый раз, когда я прикасалась к Элисон, я узнавала вашу историю. Постепенно, понемногу. И в какой-то момент я поняла. Неважно, что вы оба сделали. Сколько ночей провели с кем-то другим. Все ошибки, все глупости, они ведь и правда ничего не стоят. Просто потому что вы по-настоящему дорожите друг другом. И вы готовы прощать. Даже если не хотите, даже если это кажется вам обоим глупостью и чем-то ненужным. Даже если вы не называете это так. Но ты убрался бы дороги доктора Габриэля, если бы она была хоть на каплю по-настоящему заинтересована в нем. И ты знаешь, что Эмери сказала тебе правду: она никогда не позволила бы себе стать для тебя обузой. И когда я поняла это… Я задумалась: а почему так? Почему люди сумели сделать то, что оказалось не под силу богу?