Зося сделала это не задумываясь, повинуясь какому-то внутреннему порыву. Из быличек и многочисленных рассказов информантов ей было известно, что от лукавого можно защититься именно таким способом — один раз ударив его левой рукой наотмашь.

Загоготав, нечистый рассыпался пылью, блестящие пуговицы разлетелись и пропали в траве.

Баюкая ушибленную ладонь, Зося ждала, что луканька объявится снова.

Ноги тряслись так сильно, что она прислонилась к шершавому боку ствола, вдохнула поглубже, пытаясь унять расходившееся в панике сердце.

Луканька сказал, что бабка… Филонида послала за ней!

А это значит, это значит… Не привёл ли он её обратно?!

Отлепившись от дерева, Зося побежала вперёд. Лес постепенно редел, пока не окончился широкой проплешиной. Чуть вдалеке сбились в кучку домишки деревни, луканька и правда вывел её к Патрикевичам, только с другой стороны.

Зося постаралась дословно воспроизвести в памяти его фразу.

Как же он говорил-то?

Что-то вроде: «За тобой послала. Вот и привёл. Сама-то выйти не может».

Значит ли это, что Филонида привязана к дому? И не может находиться вне его?

Если так, то у неё еще есть шанс сбежать!

Зося было обрадовалась, но быстро сникла.

Эта сторона леса была ей незнакома, а идти через деревню было рискованно.

Однако, выбора у Зоси не оставалось, и она решила, что пойдёт наугад.

Какая-то точка приближалась со стороны домов.

Птица… сорока… курнеля??

Зося замахала рукой — сюда, сюда!

Но куренеля и без того летела прямо к ней.

Покружив над головой девушки, она приземлилась на ветку, покосилась блестящим глазом и перелетела на другое дерево. Прострекотала что-то быстрой очередью и скакнула дальше, словно приглашала следовать за собой.

Зося так и поступила — стараясь не потерять курнелю из виду, перемещалась за ней по земле, путаясь в корнях и спотыкаясь.

Чем глубже в чащу они уходили, тем влажнее да толще становился мох, постепенно редели деревья, на самых старых стволах на недоступной высоте лепились к сучьям подвявшие гирлянды болотных кувшинок.

Потянуло затхлым запахом застоявшейся воды, где-то рядом плеснуло негромко и всё вокруг подёрнулось неясной дымкой.

Из призрачной мути постепенно проступил старушечий силуэт, и Зося узнала ту самую бабку, с которой повстречалась ночью.

— Не пошептала цвыркуну. А я говорила! Из-за того и домовый осиротел.

— Осиротел? Как осиротел? — Зося едва узнала свой голос.

— Дом потерял. Выгнала его Филонида. Зачахнет теперь, пропадёт…

— Почему выгнала?

— А то ты не смекаешь? Тебе помог, вот и поплатился за добро.

— Откуда вы знаете?

— Да уж знаю. Зачем на имя откликнулась? Зачем с луканькой говорила? Или не предупреждала я тебя тогда?

— Я подумала… я… он знакомым прикинулся… Андреем…

— Андреем… Глаза-то тебе на что дадены? Зорче смотреть надо. Тогда и блазь отличишь. Но теперь поздно. Лес тебя всё одно не выпустит.

— Почему?

— Привязка тебя держит. Филонида нашептала.

— Но я забрала футболку!

— Забрала. И в темечко тебя домовый клюнул. В то место, куда холодные пальцы касались. Только этого мало. Ты сама якорёк кинула. Помнишь ли — что оставила в лесу?

— Ничего… — выдавила Зося, бледнея. — Вы ошибаетесь! Я… ничего не оставила. Ничего!

— Булавку кто за кору запрятал? То и якорёк. Фила навертела, ты докончила. Пока не найдёшь — из леса не выйдешь.

Булавку!

Точно — булавку с бабкиной кофты!

Как же она могла про неё забыть!

Помнила бы — сказала Андрею. Уж он точно что-нибудь придумал бы, посоветовал — как её найти!

— Андрей твой молод еще советовать. — бабка легко прочитала её мысли. — Не постиг всей науки. Да и девок сильно любит. А в нашем деле это большая помеха.

— В каком — вашем?

— В чародейном. Знахарском. Так что на жалей, что ему не сказала.

— И как же мне быть? — от жалости к себе у Зоси защекотало в носу, предательски повлажнели глаза.

— Ты слёзы не распускай. А то русалки придут, станут их пересчитывать. Собьются — шибко осерчают. Им сейчас лучше не попадаться. Вишь, сколько венков понавешали? Подошло их времечко.