Шрифт:
— Это куколка мне пела? Ту колыбельную?
— Она. Я сама-то против сестры ничего не могу — повязаны кровушкой. Потому и приспособила куколок.
— А Полина с Владой их поломали!
— На семена, небось, проверяли. По привычке. Маковые семена любой приворот закрепят.
— Приворот?
— Приворот. Парень-то ваш как чумной ходил. Сразу видно — под чарами. Под приворотом. Да не простым — двойным. А это, считай, всё.
— Вы думаете, что девчонки приворожили Петьку?? — искренне изумилась Зося.
— Не думаю. Знаю.
— Почему же вы не сказали??
— Зачем? — удивилась бабка. — С чего мне встревать в ваши отношения? Если бы ко мне за помощью обратились — тогда другое дело. А так-то — с чего?
— А я ведь сейчас за помощью приехала. У Полины нехорошо с головой, а теперь и у Влады тоже. Меня Петя попросил разобраться…
— Петя попросил… — беззлобно передразнила бабка, — а ты и побежала… Давай, что ли глянем по ним, раз приехала. Мне вещичка от каждой нужна, любая.
— Сейчас, мне Петька давал… — Зося бросилась к сумке, вытащила заколку в виде пера и шёлковый черный платок. — Вот, возьмите. Заколка Полины, а платок Владиславы.
— По очереди погляжу. Ты помолчи пока.
Филонида Паисьевна обхватила ладонями заколку, прикрыла глаза, помолчала. В комнате сделалось тихо, лишь из-за печи едва слышно доносилось слабое посвистывание. Наверное, там возился таинственный цвыркун, напевал что-то, отведав бабкиного угощения.
— Тьма и ложь! — Филонида отшвырнула заколку и обтряхнула руки. Потом взялась за платок, но тут же его оттолкнула. — Здесь — пустота, этой дзеўки ночница не касалась.
— Но как? Они же обе…
— Тьма и ложь! Вот и весь ответ. Под чарами только одна. И она рядом с твоим Петькой. Вторая — жертва. Сестра пошла против сестры.
— Не понимаю!
— Не мудрено. Как тебе теперь понять, когда дзядка утрачен.
— Объясните хотя бы — кто из близнецов лжёт! Кого коснулась ночница?
— Вот её. Хозяйку заколки.
— Полину? Но она сейчас в больнице!
— Она — рядом с Петькой твоим. Обманула всех. В больнице другая. Говорю же — тьма и ложь!
— Вы хотите сказать, что Полина представилась Владой? Но это невозможно! Влада бы не позволила так с собой поступить!
— У, дэвонька! Неведома тебе сила злого навета. Она и не пикнула, небось, твоя Влада. Покорно выполнила всё, что приказали.
— И… что теперь? Как это исправить?
— То дело почти невозможное.
— А дедку можно вернуть?
— Ох, дэвонька. Боюсь, как бы нас не подслушали. Позже поговорим. Я тебя в баньку свожу. Там и потолкуем.
Глава 3
Банька, в которую отвела Зосю Филонида Паисьевна, пряталась в ивах у заросшего ряской пруда. По словам бабки она считалась ничейной, деревенские обходили её стороной. Когда-то давно в баньке угорела старая повитуха, да так и осталась при ней вековать.
— Ты, главное, не бойся. — наставляла Зосю Филонида Паисьевна. — Повитуха та незлобивая. Мне про неё еще пра-пра сказывала. Совсем уж дряхлая была, а роженицам помогала. Вот и последнего младенчика приняла да выходила. А потом уже в баньку отправилась да задремала на полке. С той поры лазной (банной) бабушкой и существует.
— Я париться не люблю. Не переношу жару и духоту.
— Тебе и не придётся. Банька эта по-черному топится. То целая наука. Дело долгое. Тебе с этим не справиться, слишком сложная работа. Да и опасно, можно газов надышаться.
— А что же тогда мне там делать?
— А вот научу. Ты как войдёшь в парилку — поклонись в угол на каменку. А потом, стукоток, бряканье, кашель — значит получила согласие, лазная дала добро. Тогда ложись на лавку спиной кверху и жди.
Лазная, ясное дело, тоже баньку не растопит. Но выйдет к тебе непременно, чтобы веником отхлестать.
— Что-то мне не по себе! Боюсь, что не справлюсь… И не хочу, чтобы меня хлестали! — от бабкиных наставлений у Зоси всё перепуталось в голове да горло сжималось от страха.
— Должна справиться. Я бы с тобой пошла, но нельзя. Такие вещи один на один совершаются. Справишься, ничего в том мудреного нету. — Филонида Паисьевна успокаивающе похлопала Зосю по плечу. — Ты мыло, что дам, на полок положи. Это треба для лазной. А веник у лавки оставь, на видном месте. И главное — на лазную не смотри! Чтобы тебе не примерещилось — знай лежи, поняла?