Я засовывал горсть перцевых зёрен в рот сома. Когда он заполнялся, я брал иголку с ниткой и зашивал ему губы, запечатывая зёрна внутри.

Держа его за позвоночник, я тряс рукой. Перцы гремели внутри рыбьего рта, сотрясая его сморщенную кожу. Ты только посмотри! Папа сделал тебе погремушку…

Тебе понравилось. Наконец-то я нашёл игрушку, с которой ты хотел играть.

—

Грейс показала мне следы укусов на груди.

Сначала я не понял, на что смотрю. — Что ты сделала?

— Это была не я.

Я заметил ряд красных борозд по обеим сторонам её груди. Они больше походили на царапины.

Не ты. Не наш Скайлер. Ты никогда не причинил бы вреда своей матери. Она кормила тебя. Любила тебя.

— Ты теперь понимаешь? — спросила она, её голос звучал как наждачная бумага. — Понимаешь?

Это были самые долгие слова, которые твоя мать произнесла за последние дни.

Недели.

—

Ты никогда не спал. Так что и мы не спали.

Всегда бодрствуем. Всегда голодны. Всегда в нужде. Я держал тебя, пока мои руки не немели от боли. Я качал тебя, носил, пока не чувствовал, что разваливаюсь на части. Я отдал тебе всего себя, Скайлер.

Я никогда не мог отпустить тебя.

Ты никогда не позволял мне.

—

Я взял ведро свежих кедровых опилок и отнёс его на чердак. Поставил прямо под осиное гнездо, напевая в такт жужжанию их крыльев.

Зажёг спичку, раздувая тлеющий огонь в ведре. Опилки были слишком влажными, чтобы вспыхнуть. Густой дым поднялся вверх, окутывая гнездо сладковатым запахом. Суетливая активность в улье замедлилась, вибрация крыльев перешла на более низкую частоту. Осы начали падать на пол чердака, шатаясь, как пьяные.

Я осторожно снял гнездо с балки, держа его на вытянутой руке, спустился по лестнице, вышел во двор и положил его на землю.

Взяв целую катушку лески, я начал аккуратно продевать отдельные нити через каждую ячейку, пока у меня не оказалось более десятка верёвок, свисающих с улья.

Я привязал рыбью голову к концу одной нити, хвост — к другой. Закрепил несколько устричных раковин, которые нашёл на берегу реки, на отдельных верёвках, их перламутровые края мерцали.

Я привязал пять или шесть ос к гнезду, всё ещё одурманенных кедровым дымом, достаточно оглушённых, чтобы я мог пришить их к другому концу улья.

Выдернул пару нарциссов и просунул их стебли через отдельную ячейку, чтобы они держались.

Взяв гнездо и остаток лески, я зашёл внутрь и повесил его над твоей кроваткой.

Когда осы пришли в себя после кедрового дыма, они начали летать в том направлении, куда могли, не осознавая, что привязаны к своему же гнезду. В конце концов, они начали летать в одном направлении, вращая гнездо вокруг себя. Рыбьи головы, хвосты, нарциссы, устричные раковины и осы, кружащиеся, кружащиеся, кружащиеся…

Ты только посмотри. Папа сделал тебе мобиль.

—

В том, что осталось от твоих лёгких, есть вода. Это смесь солёной и пресной, где река встречается с заливом. Ил оседает в мясистых резервуарах серой ткани, песок и осадок скапливаются в разорванных мешочках под твоей грудной клеткой, как затонувший сундук с сокровищами.

Ты покоишься на дне реки. Твои тонкие рёбра погружены в грязь среди упавших ветвей, которые тянутся из трясины, пока уже невозможно отличить их переплетённые сучья от твоих собственных костей, твоих узловатых ветвей, покрытых красноватыми водорослями.

Течение растягивало твою кожу, ослабляя плоть, пока та не соскользнула с костей, дрейфуя в воде, как морская капуста. Ты чувствуешь лёгкое подёргивание приливов даже сейчас, ритмично поднимаясь и опускаясь изо дня в день, так долго.

Ты пытаешься пошевелиться, но не можешь. Что-то удерживает тебя. Пришпиливает на месте. Самая тонкая сетка плотно прижимается к твоим рукам, спине, даже к черепу. Это металл. Клетка из проволочной сетки. Ты в ловушке. Проволока разрезала твою кожу на квадраты, оставив на теле узор в виде ромбов. Бледные кубики плоти проскальзывают сквозь неё.

Это было тогда, когда у тебя ещё оставалась кожа. Ты уже довольно долго кормишь морских обитателей.

Первыми пришли крабы. Сине-панцирные скользили в твой проволочный гроб, привлечённые свежим запахом плоти, распространяющимся в воде. Твоё тело было приманкой. Их клешни щипали твою кожу, отрывая плоть и выщипывая мясо, делая из тебя еду. Даже рыбы пировали на твоём теле, пробираясь сквозь проволоку и обгладывая кожу на черепе. Угорь прополз через сетку, пока не нашёл твои глаза, нырнул в левую глазницу, затем вылез с другой стороны, прошивая себя через зрительный канал.