Некоторые крабы сами оказались в ловушке, не сумев выбраться. Их безжизненные панцири теперь покоятся рядом с твоим телом, сваленные в склизкую кучу из костей и клешней.

Тебя забыли здесь. Оставили в студенистой грязи. Мёртвых листьях и иле. Ты носишь корону из рыбьих рёбер на голове. Твои кости покрылись ракушками. Череп усеян корковыми наростами, теперь это рассадник полипов. Опухоли крошечных устриц прорастают вдоль позвоночника, их раковины ветвятся от позвонков.

Ты стал рифом для этой реки. Жизнь не остановилась для тебя, даже если ты мёртв. Жизнь никогда не останавливается, особенно здесь, в холоде. Во тьме.

Когда отлив, и поверхность залива ближе, ты видишь, как небо колышется над тобой.

Ты видишь меня—

—

Я проснулся с резким вздрагиванием, покрытый густым слоем пота. Влажность в комнате была невыносимой. Она прилипла ко мне. Я не знал, как долго спал, какое сейчас время или даже день. В доме было так тихо, и всё же я чувствовал — что-то изменилось. Элементы были не на своих местах.

Что-то было не так.

Грейс не было в постели.

В этот момент я услышал бряцание гитары. Неуклюжий аккорд, будто струны задели случайно. Я не прикасался к ней неделями. Уже месяцами, наверное. Кто знает, сколько времени прошло. Только не с той ночи, это я знал точно. Я не мог заставить себя взять её снова. Мои предплечья всё ещё казались неизлечимыми, рубцовая ткань затвердела на запястьях. Наверное, мне просто послышалось. Я не придал звуку значения.

Я почти не чувствовал рук, так они болели. Поднять что-то сейчас, карандаш или вилку, вызывало резкую боль в суставах. Казалось, они вот-вот выскочат из своих гнёзд. Если кто-то из нас не держал тебя, не качал, ты ревел без остановки. Доходило до того, что мне приходилось вытеснять твой звук из головы.

Я не привык — нельзя привыкнуть — но часть меня просто сдалась, покорившись твоему вою. Это была игра на выдержку между мной и Грейс. Вопрос времени, когда один из нас сдастся и возьмёт тебя на руки.

Никто не спал подолгу. Не в нашем доме. Если ты не спал, мы все не спали.

Тогда почему было так тихо?

Наверное, Грейс с тобой.

Слава Богу.

Я пошёл на кухню, с трудом наливая стакан воды. Я даже не мог поднести его к губам, так болели руки. Я только сделал глоток, когда, кажется, снова услышал, как кто-то бряцает на гитаре. Лёгчайшее скольжение пальцев по струнам.

Я замер, ожидая, не повторится ли звук. Где я оставил гитару? В гостиной? В нашей спальне? В твоей. Должно быть, там. Где ещё? Было тихо — ты не плакал — значит, твоя мать была с тобой, кормила тебя, держала на руках. Наконец-то. Признаю, эта тишина звучала так сладко. Настоящий бальзам.

Снова этот неуклюжий бренчащий звук. Кто мог играть на гитаре? Я напряг слух, ожидая, не повторится ли звук, но ничего не последовало. Может, мне показалось.

— Грейс? — позвал я. — Это ты?

Она не ответила.

— Грейс, дорогая?

Лучше проверить, подумал я. На всякий случай. Чтобы убедиться.

Я прошёл мимо твоей комнаты. Заглянув внутрь, я увидел тебя в кроватке, завёрнутого в одеяло из свадебного платья. Гитара стояла в дальнем углу, точно там, где я оставил её целую вечность назад.

И тут я заметил, что одной струны не хватает.

— Грейс? — снова позвал я.

Снова ничего.

Я не знаю, как долго смотрел на инструмент. Не знаю, чего ожидал.

Струны были из чистой стали, достаточно тонкие, чтобы порезать кожу, если не быть осторожным. Я много раз резал пальцы, слишком сильно натягивая их, пока они не лопались.

Всё было неподвижно. Слишком неподвижно. Я не привык к такой тишине. Ничто не двигалось.

Гитара была безжизненна. Неподвижна.

Ты не шевелился. Моё сердце тут же подпрыгнуло к горлу, когда я бросился к твоей кроватке, схватил одеяло и откинул его.

Пусто. Просто одеяло, обёрнутое вокруг воздуха.

— Грейс, — позвал я громче, уже не скрывая нарастающей паники.

Я выбежал в коридор, опираясь на стены.

— Грейс!

Я ворвался в нашу спальню, но тебя и там не было.

— ГРЕЙС!?

—

Я нашёл её в ванной. Гитараная струна была затянута петлёй вокруг её шеи, другой конец обмотан вокруг крана. Сталь впивалась в горло под весом её истощённого тела, разрезая яремную вену. Кровь стекала по груди в ванну.

Она сделала это с собой. Зачем она могла такое сделать с—

Я рухнул рядом с ванной и отчаянно попытался размотать струну. Но она врезалась слишком глубоко. Нужно было приподнять её тело, чтобы ослабить давление на горло, так что я обхватил её за талию и попытался поднять. Но проволока вошла слишком далеко. Я не мог её вытащить.

Зачем она оставила меня зачем она отпустила зачем она оставила нас—

Нас.

Я никогда не рассказывал ей о том, что случилось той ночью. О том, что я оставил в заливе. Но она знала. Мать всегда знает.