– Знаю я, о ком речь, – наконец сказал он, откинувшись на спинку скрипучего кресла. – Семейство это давно здесь на слуху. Люди они ушлые, не просто так живут, а на всем умеют подзаработать. Ваш мальчишка, Боди, для них не просто сын, а, по правде сказать, главный кормилец сейчас. Не думаю, что там просто они от него откажутся. Сами-то они дармоеды. Не помню, чтоб слышал, что они вообще когда-то работали толком.

Я сжала руки, не зная, как и реагировать. Вилен тоже помрачнел.

– Вот что, – продолжил писец, – легких путей тут не будет. Чтобы забрать детей, надо, чтобы родители сами написали отказ. Оба, и мать, и отец. После этого дети официально отправятся в приют. Тогда уж ваши с Виленом шансы забрать их на себя и оформить опеку хорошие. Документов ваших обоих хватит, а в приюте знают, что за ребята вы. Там уже и я смогу поспособствовать.

Он забарабанил по столу пальцами, вчитываясь в свои записи и на нас поглядывая. Вид при этом имел до крайности смурной.

– Но предупреждаю сразу: эти двое просто так не сдадутся. Денег их сейчас лишить, значит нажить себе врагов из не самых благостных кварталов. Такие и поджог устроить могут, и тварену вашу разнести… А вы ведь только-только к новому открытию готовитесь.

Я кивнула в ответ на его пристальный взгляд. Мольгер тоже головой покачал.

– Здесь важно действовать тонко. Побольше свидетельств собрать, побольше поддержки из приюта, идите не к Кроверу, а к директору напрямую, а потом уже и к родителям… Давить на жалость, уговаривать, где-то и пугнуть может чем, – вздохнул тяжко. А мне удивительно было, что писец нам такое советуют. – Хотя они и без того пуганные.

Я украдкой взглянула на Вилена. Он никогда не выглядел слабым или неуверенным. Даже в те дни, когда я его еще пьяным заставала. Злым – да, но сейчас на его лице промелькнула тень сомнений. Видимо и сам понял: борьба только начинается.

– Ладно, – коротко бросил он, – будем думать, с чего начать.

Мольгер сразу стал собирать бумаги в папку, выписывать нам основные правила и нужные заявления. Все, чтобы дело побыстрее продвинуться могло, как только у нас будет шанс. Он еще что-то объяснял, указывал на нужные графы, перечислял, какую свидетельскую записку где лучше добыть.

Я уже мысленно проваливалась в тревоги и планы на ближайшие недели, когда Вилен вдруг сказал немного напряженно:

– Нин, тебе, пожалуй, уже пора в таверну. Помнишь, там обещали витрины привезти? Я в этом всем все равно не смыслю. Ты одна представление имеешь, как там что выглядеть должно, – говорит, а сам на меня не смотрит. – А я тут еще задержусь ненадолго . Вопросы уточню по бумагам, кое-что про опеку поспрошу. Не жди меня, я попозже вернусь.

Мне вдруг стало странно, что он так настойчиво отправляет меня теперь одну. Обычно в подобных делах мы предпочитали держаться вместе. А сейчас… явно у него на уме что-то есть, только говорить не хочет.

Мольгер слегка отвел глаза в сторону, Вилен смотрел поверх моей головы. Одновременно и слишком вежлив, и слишком закрыт. Странно это.

Я попыталась улыбнуться, как ни в чем не бывало:

– Хорошо, пойду помогу Дульсинее с витринами. Вечером тогда поговорим.

– Договорились, – коротко кивнул Вилен, а у самого глаза все такие же непроницаемые.

Я тихо вышла в коридор, обернулась, дверь прикрывая, а он с писцом тут же зашептался. Даже слегка досадно сделалось, что меня так явно выпроводили. Что там за вопросы такие быть могут, что Вилен меня на выход попросил?

Но устраивать разборки перед Мольгером, конечно, было бы глупо. Уж если Вилен так поступил, значит, есть на то причина. И вечером я ее узнаю.

Вилен

Когда за Ниной закрылась дверь, в комнате будто стало теснее. Я поймал взгляд Мольгера. Едва мы остались вдвоем, тот сразу посерьезнел, отодвинув свою вежливость в сторону.

– Ну, говори, – проговорил негромко. С Нины станется под дверью постоять чутка, послушать между делом. – Понимаю же, что при ней не все, что хотел, озвучил.

Мольгер устало потер лоб, бумаги перед собой чуть в бок отодвинул.

– Дело – дрянь, Вилен. Скажу честно, в таких историях редко все решается по закону, по добру да по совести, – вздохнул тяжело. – Та семья… там не только ребенком торгуют: у них любой повод…

Он губы поджал, головой мотнул. Тяжело ему этот разговор давался. Благо, знали мы друг друга давненько. Иначе чиновник бы о таком говорить не стал. При Нине и то вон… улыбками только сверкал. Хотя знает, что она мне жена.

– Они чуть что, так руками и зубами за свое держатся. Не дети им важны были всенда, а подачка. Знаешь, как хорошо у таких людей мозги работать начинают, когда надо бумаги на пособия или кляузы собирать? Ты же понимаешь, пока Боди деньги приносит, его не отпустят.

Я мрачно покосился на окно. В думы свои закопался. Да… То, что дело – дрянь, это я и так понимал прекрасно. Нина-то вся на позитиве вечном, ей, как мне кажется, этот мир не слишком понятен. Шибко светлая душа у нее, потому и от других того ждет.