Воздух, и без того не особо свежий, загустел, вязкий, как кисель. А этот их мертвенный, фосфорный свет… он не грел. Наоборот. Невидимым насосом из тебя выкачивали тепло — не из легких, а прямо из всего тела, из каждой клетки. Ноги сделались ватными, а в голове завелась шарманка, играющая одну и ту же унылую ноту.

— Что за… — начал было я, но слова застряли в горле.

Я скосил глаза на Арину. Вся ее боевая спесь, весь аристократический гонор слетели, как шелуха. Побелевшая, с вытянувшимся лицом, она стала похожа на восковую фигуру из паноптикума, а в глазах, устремленных на хрипящего на полу Аристарха, плескался такой первобытный, животный ужас, какого я не видел даже в Долине Пепла. И вот это, честно говоря, напугало меня больше, чем все руны вместе взятые. Когда твой личный детектор нечисти переходит с режима «тревога» на «полный капец», самое время начинать молиться. Если, конечно, знаешь кому.

— Жатва… Души… — прошептала она, и голос ее был тоньше паутины.

Отличное название. Туристический слоган для ада. Мы, значит, пшеница. А кто-то сейчас будет печь из нас хлебушек. Очень, блин, питательный.

«Концепция „жатвы“ определена. Сельскохозяйственный процесс сбора урожая, — с неподдельным научным любопытством встряла в моей голове Искра. — Не понимаю, при чем тут мы. Мы же не злаки».

«Заткнись, умница», — мысленно огрызнулся я.

На полу, опутанный золотыми нитями, которые под действием рун тускнели и истончались на глазах, снова рассмеялся Аристарх. Его булькающий, клокочущий смех был последним гвоздем в крышку нашего уютного гробика.

— Глупая девчонка… узнала, — прохрипел он, и с его губ потекла тонкая струйка черной дряни. — Это древнейший ритуал Ордена. Он вытягивает жизнь. Всю. Без остатка. А потом концентрирует ее… и передает им. Нашим Хозяевам.

Вот оно что, Михалыч. Значит, не просто в расход, а еще и на корм кому-то пойдем. Сервис, чтоб его. Все включено.

Не в силах оторвать взгляд от этой твари, Арина медленно покачала головой.

— Но для активации… нужна была добровольная жертва… кровь одного из слуг Пустоты…

— Именно! — взвыл Аристарх, и его тело задергалось в последних конвульсиях. — Вы сами привели жертву к алтарю! Сами принесли ее! Я — ключ! Моя смерть — это начало!

И тут до меня дошло — со всей унизительной, оглушительной ясностью. Нас не просто переиграли. Меня, с моим хваленым аналитическим умом, с моими тактическими выкладками, использовали как барана-провокатора. Это я сам привел коня, сам открыл ворота и сам же его прирезал, чтобы он взорвался. Весь мой гениальный план по «взлому» оказался частью их сценария. Делов на копейку, а шуму на рубль. Только рублем этим была наша жизнь.

Вся наша победа, весь этот пот и адреналин, кувырки по кабинету и выбитые зубы — все было лишь прелюдией. Просто разогревом перед главным представлением. Мы не охотники, загнавшие зверя. Мы — мыши, с писком добежавшие до сыра в мышеловке и теперь с удивлением смотрящие, как пружина с лязгом опускается на их тощие шейки.

Гудение усилилось, а мир вокруг начал терять краски. Золото на эфесе Искры тускнело, багровый бархат на кресле становился серым, сама тень в углу перестала быть черной, сделавшись какой-то выцветшей. Ритуал высасывал не только жизнь — он высасывал саму реальность, превращая ее в блеклую, обесцвеченную фотографию.

Кажется это не тот бой, который можно выиграть. Это было начало растворения.

Растворение — слово-то какое подобрал, интеллигент хренов. На деле это было похоже на медленную посадку батарейки в старом телефоне. Сначала гаснет подсветка, потом он начинает подтормаживать, а в конце ты с тоской смотришь на черный экран, понимая, что все — кина не будет, электричество кончилось. Вот и из нас сейчас кто-то выдернул шнур питания. Из мышц уходила сила, а в голове вместо мыслей ворочалась вязкая, серая вата.

Первым посыпался Ратмир. И в этом была своя злая ирония. Он, самый здоровый и крепкий из нас, ходячая гора мышц и воинской чести, оказался самым лакомым куском для этой невидимой дряни. Мощный организм Ратмира был для «Жатвы» как шведский стол для голодного туриста. Лицо воеводы, и без того не отличавшееся румянцем, сделалось пепельно-серым. Дышал он тяжело, с хрипом, как паровоз на крутом подъеме. Сцепив зубы так, что под кожей заходили желваки, он пытался стоять прямо, но ноги его не держали. С глухим, утробным стоном, который воевода попытался скрыть за кашлем, Ратмир медленно, словно нехотя, опустился на одно колено. Его меч, так и не выпущенный из рук, воткнулся в пол, став последней опорой, последним костылем.

«Фиксирую резкое падение жизненных показателей у объекта „Ратмир“, — бесстрастно доложила Искра, и в ее голосе не было ни капли сочувствия, лишь сухая констатация. — Пульс, давление, мышечный тонус… все летит к чертям. Интересно, это контролируемый процесс или…»

«Или заткнись», — мысленно рявкнул я, не в силах оторвать взгляд от этой картины. Наш главный танк, наша тяжелая артиллерия только что вышла из строя, даже не сделав выстрела.

Арина, видя это, зашипела сквозь зубы, как рассерженная кошка. Сдаваться она не собиралась. Упертая девчонка. Она ударила по этому болоту своей силой. Вокруг нее вспыхнул золотистый свет, не такой яростный, как в бою, а плотный, созидающий. Она пыталась сплести из него защитный кокон, укрыть нас от этого всепожирающего голода, отгородить от мертвенного сияния рун. На мгновение даже показалось, что у нее получилось. Дышать стало чуть легче, а ледяные тиски, сжимавшие внутренности, самую малость ослабли.