Но это была иллюзия. Обманка.

Руны на стенах не испугались — они пришли в дикий, хищный восторг. Вспыхнули так, будто на раскаленные угли плеснули не просто масла, а чистого нитроглицерина. Гул в комнате перерос в нечто среднее между ревом доменной печи и визгом гигантской мясорубки, перемалывающей души. Этот звук давил на барабанные перепонки, лез в самые кости, заставляя их вибрировать.

Ритуальный круг не просто сопротивлялся магии Арины. Он ее жрал. С утробным, чавкающим причмокиванием, которое слышалось не ушами, а всем нутром. Каждый фотон ее света, каждая искра ее жизненной силы вливались в эту ненасытную прорву, делая ее только сильнее и голоднее. Она пыталась залить пожар бензином, а для этой твари ее дар был не просто лучшим топливом. Он был деликатесом. Пятизвездочным ужином, который подали прямо в пасть.

Костяшки ее пальцев, сжимавших невидимые нити силы, побелели. По ее лицу, уже не просто бледному, а прозрачно-восковому, струился пот, смешиваясь с тонкой струйкой крови, что потекла из носа от чудовищного перенапряжения. Но она держалась, упертая девчонка. Держалась из чистого, злого упрямства.

Золотистый кокон, который она с таким отчаянием удерживала, замерцал, пошел радужными, маслянистыми разводами, как пленка бензина на грязной луже. Он истончался на глазах, таял, как кусок сахара в кипятке, становясь почти прозрачным. Сквозь дрожащее марево я видел наши искаженные отражения — изможденные, похожие на скелеты фигуры с пустыми глазницами. Любое сопротивление было не просто бесполезным — оно было самоубийственным. Оно лишь ускоряло нашу общую агонию, подкармливая зверя, который с нетерпением ждал основного блюда.

Щит вокруг нас, исказившись в последний раз, дрогнул и с тихим, почти обиженным шипением лопнул, как перенапряженный мыльный пузырь. Разлетелся на миллион гаснущих золотых искорок, которые тут же были пожраны мертвенным светом рун.

Наступила оглушительная, мертвая тишина. Вакуум. Будто из комнаты разом выкачали не только воздух, но и сам звук. И в этой звенящей пустоте до меня дошло со всей очевидностью: защиты больше нет. Шведский стол для местных упырей официально и с помпой был объявлен открытым.

Мир поплыл. Не резко, а лениво, будто меня с головой окунули в ледяной кисель. Звуки стали глухими, цвета — блеклыми. Красные руны на стенах расфокусировались, превратившись в уродливые, пульсирующие кляксы. В ушах нарастал низкий, монотонный гул, как у трансформаторной будки перед тем, как она окончательно сдохнет. Вот тебе и спецназ, Миша. Спецназ по скоростному превращению в гербарий.

Это ощущалось каждой клеткой. Моя собственная аномальная жизненная сила, тот самый «маяк», что до этого доставлял мне столько проблем, притягивая всякую нечисть, теперь стал моим проклятием вдвойне. Если из Ратмира и Арины «Жатва» просто тянула энергию через соломинку, то в меня она вцепилась, как голодный клещ, всеми своими невидимыми челюстями. Для нее я был не просто закуской — главным блюдом, праздничным тортом, который оставили на десерт. Запас прочности, позволявший мне творить всякие фокусы с Искрой, утекал сквозь пальцы с пугающей скоростью. Еще немного, и от «Безумного Барона» останется только высушенная шкурка.

«Анализ… Интенсивность ритуала возросла на сорок процентов после коллапса защитного поля. Энергопотери твоей биологической единицы… критические», — привычно отозвалась в голове Искра, и ее бесстрастный, деловитый тон в этой ситуации был неуместен, как анекдот на похоронах.

Но голос, который раздался у меня в голове следом, не имел с ней ничего общего.

Голос пришел не извне — он будто пророс изнутри, из самой сердцевины моего сознания. Ни детского любопытства, ни подростковой всезнающей иронии. Лишь холод. Не бесстрастный, как у Искры-подростка, а холод, как от прикосновения к металлу в лютый мороз. Холод беззвездной пустоты между галактиками. И древность. Такая, что казалось, будто два ледника скрежещут друг о друга, перемалывая в пыль тысячелетия.

А еще в этом голосе был голод. Не желудочный — вселенский, бездонный. Голод существа, которое не ело вечность и только что учуяло запах пира.

Слова формировались медленно, с весомыми паузами, будто каждое высекали из гранита.

«Они… питаются…»

По спине пробежал ледяной табун мурашек. Это была не мысль — констатация факта от хищника, наблюдающего за трапезой конкурентов.

«Я… тоже могу…»

Пол в кабинете качнулся. Или это просто земля ушла у меня из-под ног. Вся моя стройная картина мира, где я — хитрый попаданец с говорящим вундер-мечом, треснула и рассыпалась в прах.

«Эта энергия… она похожа… Пустота… Дай мне ее…»

И последнее слово, от которого в мозгу будто взорвалась сверхновая, оставив после себя лишь звенящую, черную пустоту.

«Я… голодна».

Я застыл, забыв, как дышать. Серебристый клинок в моей руке вдруг показался мне не спасительным артефактом, а клеткой, из которой только что донесся рык чудовища. Это было как если бы твой милый, говорящий попугайчик, радовавший смешными фразами, вдруг заговорил на латыни голосом Левиафана и попросил на обед твою душу.

Я держал в руках не просто разумный меч. Я держал в руках хищника. Древнюю, непостижимую сущность, до этого лишь притворявшуюся любопытным ребенком, изучающим этот мир через меня. И этот хищник только что учуял запах крови.

«Я голодна». Эти два слова, прозвучавшие в моей голове, отбросили все лишнее, всю шелуху из тактики, стратегии и прочей мути. Передо мной нарисовался выбор, простой и страшный, как приговор. Искра, мой личный джинн в бутылке, предлагала не просто фокус-покус, а сделку с дьяволом, где она и была этим самым дьяволом.