— Ваши души мне пока без надобности, уважаемые, — сухо произнёс я. — Но в одном ты прав, мой буйнопомешанный друг. Я пришёл избавить вас от непосильной ноши, ожесточающей сердца, смущающей умы и всё в таком духе, — я поморщился, стараясь, чтобы этого никто не заметил. Что-то гадкое, липкое, скользкое читалось в мыслях этих людей. Меня словно облили помоями и продолжали обливать, усердствуя всё больше с каждой секундой. Нужно было поскорее с ними кончать… — Мне нужен меч. Простой обоюдоострый клинок под одну руку. И в ваших же интересах мне его дать!

— На добро отвечают добром, — взгляд Исайи смягчился. Из-под личины двинутого проповедника проступили мягкие черты старого доброго растамана, которого я знал ранее. Толпа, будто марионетки, лишённые собственной воли, тут же прониклась ко мне братской любовью, заулыбалась, копируя кукловода. Льющиеся на голову помои сменились патокой, вязкой и приторной. — Мы помним, как Всадник накормил добрых христиан хлебом насущным. Добрые христиане найдут для Всадника то, что он просит. Ступай с Богом, бро…

Мгновенного результата по части обмена душеспасительных обещаний на материальные ценности не воспоследовало, что, впрочем, не выходило за рамки моих ожиданий. Зерно правильных мыслей я, смею надеяться, зародил, а процесс созревания урожая — это дело тонкое, даже интимное, и спешки не терпит. Где меня искать птенчики божии знают. Как дозреют, так и поговорим. Стычка с Лукой, Совет, прогрессирующее сумасшествие Исайи — насчёт последнего не уверен — да ко всему прочему, отчаянно гудящая голова привели меня в настроение кровожадное и язвительное. Поэтому сеять доброе-вечное я начал буквально с порога, стоило увидеть довольные рожи соратников, мирно жрущие чей-то брикет.

— Расслабляетесь, паразиты? А в это время вашего славного лидера, может быть, на дыбе растягивают. Или вы поминки справить решили? — подозрительно прищурился я. А сам краем глаза отметил, что брикет аккуратно разрезан на четыре части.

— Обижаешь, Старшой, — обиды в голосе Налима не было ни на грош. Глаза пройдохи смеялись, а рот умудрялся складывать звуки в слова, даже не прерывая процесса перемалывания пищи. — Мы же это… Следили, драть! Даже позырили издалека. Правда, не поняли ничего. Но если бы чё, мы бы… Вот те зуб! Верно я говорю, братва? — оглядел он своих сотрапезников в поисках поддержки. Братва выразила вялое одобрение. — А, Старшой, мы же тебе тут покушать оставили.

— Верю. Ценю. Тронут, — холодно произнёс я и даже не подумал отказываться. К чему обесценивать проявленную заботу. Вон как заулыбались, придурки. Подошёл, уселся рядом, с наслаждением вытянув гудящие ноги. И, потянувшись, подхватил свою четвертину брикета. М-да, с прошлого раза его вкусовые качества не изменились. И даже голод, как известно, лучшая приправа к еде, не смог улучшить отвратного вкуса вымоченных в бульоне опилок. Навух и Фродо, вижу, тоже особыми ценителями Лакконской кухни не стали. Зато Налим трескал за обе щёки, разве что не нахваливал.

— С какого буратины дровишки? — поинтересовался я ради проформы.

— Так, драть! Веруны раздавали!

— А ты и взял?

— Ну так, вещь же!

— Ну и правильно сделал. Да, всё спросить хотел. Сколько тебе лет, Налим?

— Сороковник справил недавно, — охотно ответил тот.

— А выглядишь так, будто недавно похоронили. Впрочем, ладно, с тобой понятно. После сорока жизнь только начинается, так что у тебя, считай, молодой, растущий организм. — Пройдоха заулыбался. — Меня другое заботит, хотя, по чести сказать, не должно. Фродо, ты, кажется, ходил катать камни, а затем вы слушали проповедь и причащались, чем бог послал… Я ничего не упустил?

— Вроде нет, — хмуро ответил тот.

— Так утоли моё любопытство, друг любезный. Камни давали сдачи? Или хлеб насущный пришлось добывать с боем? Что с лицом, Фродо?

— Упал, — буркнул парень, стыдливо пряча физиономию, на которой расцветал оттенками синего смачный синяк. У разбитой губы запеклась кровь, ухо грозило в скором времени распухнуть, как чебурек.

— Сколько раз? — участливо уточнил я. Налим глупо хихикнул, едва не подавившись опилками, и Фродо с чувством треснул его по спине.

— Закусился с одними шакалами, — блеснул он злыми глазами. — Это моё дело, Линч. Я сам с ними разберусь.

— У шакалов есть клички? Ареал обитания? Особые приметы? — терпение без того не ангельское, стремительно меня покидало.

— Да чё тут непонятного, драть. Арабы его подкараулили, собаки! Хотели, чтобы этот дундук с ними остался, вроде как единоверец, а он не пошёл.

— Налим, кто тебя просил, да? Я тебе трус, что ли? Моё дело, сказал, разберусь, да…

— Нет, — покачал я головой, поднимаясь на ноги. — Уясни вот что, Фродо. Твоя тонкая душевная организация меня не волнует. Я не сентиментален. Но, пока ты со мной, оскорбление тебе — это оскорбление мне. Пошли. Налим тоже. Навух на хозяйстве.