А за окном, подхватив мотив, тихо подпевали те самые ребята, что ещё недавно бренчали во дворе. И казалось, что в эту ночь даже звёзды светят как-то ярче. Светят просто потому, что так надо.

В пятницу, четырнадцатого августа, мы с Макаркой как обычно выскочили на пробежку. Для пробежки приходилось вставать ни свет, ни заря, но оно того стоило. Народа на улицах было мало, поэтому меньше риска наступить кому-нибудь на ногу или сбить невыспавшегося пешехода.

С нами увязался и Михаил. Он тоже, глядя на меня, решил заняться спортом. Правда, в июле он просто быстро ходил, пока мы бегали, но сейчас решился на пробежку. Решил, что его колени уже подготовлены к более интенсивной работе.

На это заявление я разрешил ему бегать только трусцой и неспеша. Всё-таки сорок пять лет это для женщин баба-ягодка опять. У мужчин же в основном начинают вылезать все болячки. И вылезают так, что сразу и не запихнёшь.

Михаил, конечно, покряхтел, но согласился. Поначалу мы придерживались одного ритма. Я разогревался, а Михаил старался не отставать. Макарка, носился вокруг нас, словно у него по венам текла не кровь, а чистейший адреналин.

Первые пять минут всё шло более-менее. Михаил даже бодро так притопывал, будто вот-вот рванёт вперёд и оставит нас с Макаркой позади. Но потом его лицо постепенно начало принимать выражение, которое я называю «философским»: когда человек задумывается, зачем он вообще родился на этот свет?

— Ты как? — притормозил я рядом, видя, что он уже больше похож на паровоз, который вот-вот взорвётся.

— Нормально… — выдавил он из себя, но по тону было ясно: нормально — это громко сказано.

Макарка, не чувствуя усталости, весело просвистел и рванул дальше. Михаил посмотрел на него с тихой завистью.

— Эх, — вздохнул он, — вот бы мне его ноги… Хотя бы на сегодня.

Я рассмеялся:

— Ноги не помогут. Тебе бы сначала лёгкие поменять. И сердце. Ну и колени, наверное.

— Да ты оптимист, — хрипло ответил Михаил, окончательно сбавляя темп. — Я, кажется, остановлюсь на ходьбе.

— Давай, только не останавливайся. Лучше ходи, разгоняй кровь. Выкашливай никотин из лёгких. Мы кружок навернём и вернёмся! — улыбнулся я и припустил следом за Макаром.

Мы с Макаром побежали дальше. Утренняя прохлада ещё не сменилась теплом уходящего лета. Она бодрила и заставляла бежать без остановки. «Волги» и «Победы» неторопливо катились по своим делам. Пузатые автобусы поглощали и выплёвывали людей на остановках.

Вот подкатил синий троллейбус и остановился в ожидании новых жертв. Хищно распахнул боковые дверцы.

Мне невольно вспомнился один миф про этот, наполовину выкрашенный в синий цвет аппарат. Я подозвал Макарку и перешел на неспешную трусцу:

— Макар, а ты знаешь легенду про «Синий троллейбус»?

— Какую легенду, дядь Петь? — затрусил рядом Петька. — Что можно проехать и не заплатить? Так это пока кондуктор не поймает. А если поймает, то так уши надрать может, что потом весь день красные будут.

— Этот троллейбус колесит по Москве каждый вечер, но встречают его лишь те, кто находится на грани самоубийства. В поздний час синий троллейбус подходит к остановке, и открывает перед тобою двери. Почему-то никто не входит вслед за тобой. В пустом салоне только двое — ты и кондуктор. Это немного нелепый, пожилой и дёшево одетый дядечка с добрым лицом. Он подходит к тебе, и вежливо спрашивает, готов ли ты заплатить за проезд?

— И что дальше? — округлил глаза Макар.

— Но когда ты шаришь по карманам и пытаешься сунуть ему мелочь — он вдруг берёт тебя за руку, и заглядывает тебе в глаза. И ты видишь в них то, что непостижимо и неосознаваемо для человека: небытие, бесконечность, пустоту. Ты видишь самую суть смерти, и пока твой разум цепенеет от невыразимого ужаса, ты вдруг слышишь, как он повторяет свой вопрос: «ЧЕМ ты готов заплатить за проезд ОБРАТНО?»

— Ой-ё-о-о, — протянул Макар.

— И если ты не можешь ответить на этот вопрос, то просто воя от ужаса, обливаясь соплями и слезами, кидаешься ему в ноги и молишь о бытии, о существовании, о жизни…

— А он?

— А он сперва брезгливо отстраняется, и очень внимательно разглядывает тебя. Долго разглядывает. Потом, как будто что-то решив, он поднимает тебя с грязного пола, несколько раз наотмашь бьёт по щекам, и, дождавшись пока троллейбус притормозит, молча вышвыривает в открывшиеся двери. Возможно, ты как-то иначе ответишь или отреагируешь на его вопрос. Что последует за этим — неизвестно. Окоченевшие трупы, которые утром находили (и находят до сих пор) на остановках ничего про это не рассказывают… — закончил я мрачным тоном.