Андропов хмыкнул, снимая пиджак:

— Как и всё у нас, Леонид Ильич. С изюминкой.

Светочка тем временем ловко вытащила бутылочку с чем-то тёмным. Внутри, в густой тёмной жидкости, плавали тонкие дольки лимона, веточки мяты и что-то ещё, отчего воздух сразу заиграл терпкими нотами.

— Это что, настойка? — поинтересовался Андропов, принюхиваясь.

— Не просто настойка, а с травами, — загадочно улыбнулась девушка. — По бабушкиному рецепту. На ягельнике, зверобое и… ну, ещё десяток трав.

Брежнев одобрительно крякнул, расстёгивая рубашку:

— То, что надо для роздыху. А сейчас, Юра, давай-ка зайдём, я тебе покажу, что значит правильный пар!

Мужчины разделись, двинулись в сторону парной. Дверь распахнулась, и волна густого жара ударила в лицо. Полки сверкали каплями конденсата. В углу, на печке белели раскалённые камни, на который Светочка тут же плеснула ковшиком ароматной настойки — воздух вздрогнул, заполнившись запахами дуба, трав и чего-то пряного, отчего в глазах сразу стало тепло.

— Вот так, Юрий Владимирович, — Брежнев с удовольствием растянулся на верхнем полке. — Тут главное — не торопиться. Сначала прогрейся, потом — веником, потом — квасок… А там, глядишь, и до Светочки очередь дойдёт.

Андропов, уже сбросивший очки и протирающий их платком, усмехнулся:

— А она, случаем, не в парилку с нами?

Леонид Ильич закашлялся от смеха:

— Ну ты даёшь! Хочешь, чтобы нам на партийном собрании головомойку устроили?

Светлана, стоявшая в дверях, игриво прикусила губу:

— Может, веники подать?

— Подавай, подавай! — замахал рукой Брежнев. — Только смотри — дубовый мне, а Юрию Владимировичу… ну, пусть берёзовый. Он у нас ещё молодой, не закалённый!

Андропов только покачал головой, но в глазах его мелькнуло что-то хищное:

— Ладно уж… берёзовый так берёзовый. Зато потом… может, и дубовый попробую.

— Может и попробуешь. Какие твои годы? — хохотнул Брежнев.

Светочка вышла, оставив дверь чуть приоткрытой, чтобы парок немного вышел. Через щель было видно, как она наклоняется за вениками, и атласные трусики натягиваются на аппетитной попе так, что сердце Андропова застучало сильнее.

Брежнев вздохнул, растягиваясь на полке, как объевшийся сметаны кот:

— Эх, Юра… а ведь жизнь-то — хорошая штука.

Андропов кивнул, переведя взгляд в потолок, где клубился пар:

— Пока мы её делаем такой, Леонид Ильич.

За стеной зашуршали листья веников. Юрий Владимирович поглядывал на Светочку и ощущал, как сердце бьётся всё сильнее и сильнее. Ему как будто даже стало не хватать воздуха. Он попытался встать, но теперь и его ноги казались ватными.

В глазах потемнело. Воздуха не хватало, хотя в парной не было очень душно. Андропов просипел:

— Что-то…

Леонид Ильич почувствовал это первым. Сначала — лёгкое головокружение, будто после третьей рюмки «Зубровки». Потом странная тяжесть в груди, как будто кто-то положил на неё тёплый кирпич. Он хотел сказать что-то Юрию, но язык не слушался.

— Юр… — только и успел выдавить он.

Но Андропов уже не слышал. Его тело медленно сползало с полки, будто кто-то невидимый потянул его вниз. Пальцы судорожно сжали край лавки, но силы уходили слишком быстро.

Глаза застилала пелена.

Светочка стояла в дверях, держа веники. Но теперь её улыбка была другой — холодной, отстранённой.

— Хорошо попарились, товарищи? — спросила она тихо.

Брежнев попытался закричать, но вместо этого лишь хрипло выдохнул. Его рука дёрнулась, словно пытаясь дотянуться до колокольчика, до помощи, до кого-то… Но колокольчик остался на террасе.

Юрий Владимирович уже лежал на полу. Его простыня съехала набок. Он белел пузом, как выброшенная на берег распухшая селедка. Последнее, что он увидел перед тем, как мир поглотила тьма — это Светочкины туфли на высоких каблуках, медленно приближающиеся к нему.

Ветер за окном бани шелестел листьями. Квас в кружках перестал пениться. Пар рассеялся.

А два старых волка так и остались лежать рядом — один с открытым ртом, другой с полуприкрытыми глазами, будто всё ещё пытаясь что-то разглядеть в этом внезапно потемневшем мире.

Аконит — хороший яд. Если не будут вскрывать специально и зондировать кишки двух властителей СССР, то можно принять за сердечный приступ. Вон сколько выпили вчера и сегодня. А потом сдуру полезли в баню, вот сердечки и не выдержали перегрузки.