— Чего ты лыбишься? Как жить-то теперь? — спросил Михаил с надрывом в голосе. — Вон, и Андропов тоже…

— Как жить? Да так же, как и до этого. Может быть немного хуже, чем сейчас, но всё одно — лучше, чем при царе, — ответил я. — Неужели партия не найдёт достойного? Вон их там сколько — я сам на съездах видел.

— Ну это да… — кивнул Михаил растерянно. — Просто…

— Просто мы сейчас отправимся домой и будем ждать результатов. От нас зависит — кого выберут в Генеральные секретари?

— Ну, нет, не зависит.

— Чего же тогда по этому поводу сейчас загоняться? Я так на работу могу опоздать. Да и ты тоже.

— Да-да, пойдём. Конечно.

Михаил взял себя в руки. Пошел следом за нами.

Макар взглянул на меня:

— Дядя Петя, а к ним мог приехать синий троллейбус?

— Кто его знает, Макарка. Может быть и приехал, — пожал я плечами.

Дома на нас цыкнули на кухне — Семён Абрамович и Матрона Никитична приникли к радиоприёмнику. Радиостанция «Маяк» проиграла свои знаменитые позывные «Подмосковные вечера», после чего пропикала шесть раз и сообщила приятным женским голосом:

— Говорит Москва! Московское время семь часов! Прослушайте важное сообщение.

Дальше голос сменился на мужской баритон, который торжественно сообщил:

— Говорит Москва! Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР с глубокой скорбью извещают партию, весь советский народ, что двенадцатого августа одна тысяча девятьсот семидесятого года в двадцать два часа сорок минут скоропостижно скончался Генеральный секретарь Центрального Комитета КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев. Имя Леонида Ильича Брежнева — верного продолжателя великого ленинского дела, пламенного борца за мир и коммунизм, — будет всегда жить в сердцах советских людей и всего прогрессивного человечества!

— Ох и ё… — начал было Семён Абрамович, но Матрона Никитична дёрнула его за рукав.

— Не матерись, Сеня! Самой ругаться хочется.

— Что же теперь будет? — посмотрел на меня Семён Абрамович.

Почему-то невольно взгляды всех присутствующих обратились ко мне. Как будто у меня был заготовленный план на случай смерти генсека. Ага, и сейчас я буду поэтапно его выкладывать.

— Что будет? Перемены будут, — проговорил я. — Перемены во власти, в курсе страны. Заканчивается скучная рутина, приходят весёлые времена.

— Насколько они будут весёлыми для нас? — спросил аккуратно Семён Абрамович.

— Обхохочемся, — пожал я плечами.

Тишина повисла тяжёлым, липким полотном. Даже Матрона Никитична, вечно готовая ввернуть едкое замечание, на этот раз молчала, будто язык проглотила.

Михаил нервно почесал переносицу, потом вдруг резко поднял голову:

— А ты-то чего так уверенно? Откуда знаешь, что будет?

Я усмехнулся. Посмотрел на вчерашних молодожёнов. Не то чтобы мне действительно было известно больше, чем этим старикам, пережившим и войну, и Сталина, и хрущёвскую оттепель. Но в их глазах читался немой вопрос: «Ну скажи же нам, что всё будет хорошо! Мы же это заслужили!»

А я не был уверен, что обязательно всё будет хорошо. Зато я был уверен, что будет по-другому!

— Да так, — махнул рукой. — Логика подсказывает. Один ушёл — другой придёт. И каждый новый начнёт с того, что будет ругать предыдущего. А потом всё пойдёт по новой.

— То есть как при Хрущёве? — хрипло спросила Матрона Никитична. — Когда он за Сталина взялся…

— Ну… примерно. Только, думаю, поаккуратнее.

Семён Абрамович задумчиво потер подбородок.

— И кто, по-твоему, теперь?..

Я пожал плечами.

— Андропов? Суслов? Черненко? Кто-то из них?

— Андропов тоже…

— Ох, ёлки… — Семён Абрамович снова потянулся к крепкому словцу, но Матрона Никитична на этот раз уже не одёргивала его.

По радио заиграл траурный марш. Грустный, размеренный, как шаги истории.

— Ладно, — вздохнул я. — Теперь главное — не высовываться.

— А когда это не было главным? — хмыкнул Семён Абрамович.

Я же отправился приводить себя в порядок. В голове крутились мысли, набегали одна на другую и тут же срывались. Мне немного осталось до того времени, как должен прийти ответ из обкома. Предполагалось, что там меня проведут по всем инстанциям относительно легко. Очень уж хорошая у меня за два с половиной месяца сложилась характеристика. Был непогрешим, честен, отзывчив — прямо настоящий коммунист!

А ещё подмазывал там, где нужно и подкладывал там, где можно было упасть. Да, без взяток не обошлось. И зря говорят, что в советское время взятки не любили. Боялись больше, чем в моё время, но любили не меньше.

Когда Высоцкий узнал, что я планирую отправиться в путешествие заграницу, то дурашливо пропел:

— А за месяц до вояжа, инструктаж проходишь даже! Как там проводить все дни: «Чтоб поменьше безобразий! А потусторонних связей чтобы — ни-ни-ни!»

Да уж, пришлось покрутиться-повертеться. Нужно было получить характеристику о благонадёжности от профсоюза. Характеристику должны были подписать руководитель предприятия, секретарь парторганизации и председатель профкома.