На следующий день он давал пояснения следователю - груз был застрахован и страховая компания отнеслась к этой истории подозрительно, впрочем, было бы неестественно, если бы она отнеслась иначе, - встречался он со следователем и на второй день, и на третий, а на четвертый пошел в ГАИ получать новые права.

На руках у Левченко имелась справка о возбуждении судебного дела по факту нападения и ограбления - в справке все было написано черным по белому, вплоть до номера статьи Уголовного кодекса, - так что никаких осложнений не должно было быть. Старший лейтенант - горбоносый, с глазами навыкате и светлым круглым блинком лысины, просвечивающей сквозь черные кучерявые волосы, собственноручно заполнил все необходимые бумаги и, удрученно поцокав языком, произнес с акцентом - вместо буквы "е" он выговаривал "э", как пишущая машинка из романа Ильфа и Петрова о великом "турецкоподанном" господине Бендере:

– М-да, мужик, горя тебе хлебнуть пришлось, как русскому десантнику в городе Грозном в декабре девяносто четвертого года... М-да. Сочувствую. Старший лейтенант покивал головой. При этом светлый блинчик лысины то пропадал, то возникал вновь, Левченко с трудом сдержал смех - что-то на него нашло... Старший лейтенант собрал бумаги и сказал: - Ты, товарищ Левченко, посиди тут немного, подожди, а я у начальства подпись получу, и будем оформлять новые права.
– Он обращался к Левченко на "ты" и не стеснялся этого, он вообще, наверное, ко всем водителям обращался на "ты".
– Договорились?

Левченко покорно кивнул: как скажет начальник с милицейскими погонами на плечах, так и будет.

Старший лейтенант отсутствовал долго, минут пятнадцать, наверное, инспектор, сидевший за соседним столом, успел принять трех человек, вернулся растерянный. Изумленно потряс своей реденькой курчавой шевелюрой.

– Не пойму ничего, - пробормотал он расстроенно.

– Случилось что-нибудь?
– Левченко почувствовал неладное, приподнялся на стуле, неприятный холодок разлился по телу.

– Случилось, случилось!
– Старший лейтенант раздраженно повысил голос, который вдруг сделался неприятным, по-сорочьи резким.
– Пендюлей от подполковника получил. Ни за что ни про что... И все из-за тебя, мужик!

– А я-то тут при чем, товарищ старший лейтенант?

– При том, - пробурчал тот зло.
– Обойдешься пока без прав.

– Как без прав?
– у Левченко перехватило дыхание.
– Как без прав?

– А так!
– почти пролаял старший лейтенант.

– Я же водитель!

– Ну и что? Поработаешь пока слесарем. Слесарю права не нужны.
– Он вытянул голову в сторону двери и хрипло позвал: - Следующий!

– Но как же так?
– взмолился Левченко, в нем все натянулось, наполнилось болью, он поднял перевязанные руки, будто хотел сдаться в плен этому кавказцу с бараньим взглядом.
– Мне же работать надо!

– Иди и работай! Кто тебе мешает? Следующий!

– А когда можно придти за правами?

– Не знаю... Загляни через год, там видно будет. Следующий!

Левченко вышел из ГАИ совершенно лишенный сил, будто после драки, где из него едва не выбили дух, постоял немного на улице, хватая раскрытым ртом воздух, затем с трудом доплелся до ближайшей скамейки и с маху плюхнулся на нее. Дрожащими пальцами сгреб с куста кучерявый пушистый снежок и, пока он не начал таять, быстро кинул его в рот.

Ни холода, ни вкуса снега не почувствовал.

– Как же так?
– пробормотал Левченко сырым, прилипающим, словно снег, к губам шепотом.
– Как же так?

Он сидел на скамейке минут двадцать, руки тряслись, слезы стояли в глазах, обида разрывала ему сердце. Но ведь свет клином на этом старшем лейтенанте не сошелся. Есть другие начальники в погонах, есть другие ГАИ... А пока надо думать о том, как жить дальше. Конечно, Левченко может устроиться и слесарем, и будет зарабатывать неплохие деньги - особенно когда поднатореет в новом деле, - будет получать даже больше, чем за баранкой фуры, но потеряет нечто другое, о чем плешивый старлей может только догадываться, - Левченко выпадет из некого особого братства шоферов, его отлучат от дороги, а отлучить шофера от дороги - все равно что лишить человека хлеба и воды.

Он вернулся домой в темноте. Матери не было - скорее всего, она пошла в школу по каким-нибудь делам либо в магазин купить продуктов.

Едва Левченко переступил порог, его встретил бодрый вскрик:

– Быть того не может!

Левченко не выдержал, улыбнулся - это был попугай Чика, маленький, желтый, словно цыпленок, очень сообразительный, совершенно беспородный, поскольку ни один специалист не мог определить: из какого яйца он вылупился, из вороньего или куриного?

Левченко приобрел его на рынке в Смоленске, точнее, выменял на бутылку дурной кавказской водки у опустившегося синеносого деда Мороза. Тот ходил летом по рынку в валенках с подшитыми толстыми подошвами и предлагал всем попугая, которого он держал в пластиковой бутылке из-под кока-колы с продырявленными боками, чтобы бедной птичке было чем дышать.