Старик жестоко страдал от похмелья, его организм требовал немедленного "долива", и Левченко дал ему бутылку водки, купленную в Москве на всякий случай в киоске на площади трех вокзалов.

Дед Мороз обрадованно сунул Левченко посудину из-под кока-колы и зубами сдернул пробку с водочной бутылки.

– Как зовут-то хоть животину?
– полюбопытствовал Левченко.

– Как хочешь - так и зови. Он на любое имя откликается.

– А сколько ему лет?

– Лях его знает! Может, три, а может, сто.

В таком вот странном домике Левченко и привез попугая домой. Назвал его Чикой. Чика оказался существом талантливым - он имел живой, не "транзисторный" голос. Большинство попугаев говорят искаженно, будто вещает недоброкачественный переносной приемничек, а Чика воспроизводил человеческую речь очень чисто, с "живыми" красками.

Любимыми фразами у Чики были "Ага" и "Быть того не может!", он очень любил, когда в коттедже бывали гости, внимательно слушал их разговоры, кивал головой и вставлял свои громкие словечки, часто сбивая говорящего с толку. Да и как не сбиться, если на пламенную правдивую речь вдруг следовало безапелляционное резюме, произнесенное очень громко и четко:

– Быть того не может!

Еще Чика выучил длинную сложную фразу, адресованную самому себе: "Какой у нас Чика хороший, звонкоголосый, импортный..."

Левченко открыл дверцу в Чикиной клетке, выпустил этого желтого беспородного цыпленка в комнату полетать - пусть малость разомнется. Чика первым делом подлетел к зеркалу, уселся на одежную щетку, лежавшую на приступке и внимательно оглядел себя.

– Какой у нас Чика хороший, звонкоголосый, импортный, - произнес он радостно, повернулся к зеркалу одним боком, потом другим, гордо вскинул голову: Чика нравился сам себе.

Левченко печально улыбнулся: попугаю можно было позавидовать никаких забот, никаких хлопот... Сам же он пока не знал, что ему делать.

Сильно заныла правая рука - похоже, воспалился шов на запястье. Надо было идти к врачу.

Медицина сейчас стала неведомо какой, одни говорят - платная, другие - бесплатная, как и прежде, третьи - смешанная, четвертые талдычат ещё что-то, хотя главное не изменилось: как была она беспомощной, так беспомощной и осталась.

– Какой у нас Чика хороший, звонкоголосый, импортный, - вновь проговорил попугай, продолжая любовно смотреть на себя в зеркало.

Путевки в Хургаду оказались недорогими - вместе с билетами, четырехзвездным отелем и двухразовым питанием, утром и вечером, обошлись в пятьсот пятьдесят долларов. На четверых - две тысячи двести. Аронов довольно покивал головой: думал, обойдется дороже.

Он позвонил Кате Новиченко и спросил:

– Девочки, вы готовы?

– Всегда готовы!
– весело вскричала та, правда, поинтересовалась на всякий случай - может, речь не о том, о чем она подумала: - А к чему конкретно мы должны быть готовы?

Аронов засмеялся.

– К тому самому!
– и многообещающе похмыкал в кулак.

– И все-таки? Ароша, не темни и не пудри мне мозги... Выкладывай!

– К поездке в Хургаду, - наконец признался Аронов.

– Ур-ра-а-а!
– закричала Катя, чмокнула трубку.
– Я тебя, Илюшенька, люблю! Приноси почаще хорошие вести!

– Удрать из института удастся?

– Нет проблем! А с Майкой как... Майка тоже едет?

– Тоже.

– Ур-ра-а! Сейчас сбегаю к Майке, обрадую её. Когда вылетаем?

– Очередной чартер в Хургаду через два дня.

Хургада встретила их горячим ветром, песком, который, будто снег, стремительно несся над землей, теплым морем и улыбающимися бедуинами в чалмах, с наполовину закрытыми лицами.

Бедуины водили по Хургаде верблюдов и мелодично выкрикивали: "Камилла! Камилла!", предлагая сытым, ленивым туристам покататься.

Русская речь слышалась на каждом углу - такое впечатление, что приехали не в Хургаду, а куда-нибудь в Сочи или в Геленджик.

Самым распространенным занятием среди отдыхающих соотечественников была пьянка. На втором месте стояли карты, на третьем - бабы.

В "Тулу" со своими "самоварами", как приехали Каукалов и Аронов, не приезжал никто - все находили "самовары" здесь: в Хургаде было полно длинноногих красивых девочек с Украины и из России.

– Все равно будем в выигрыше, - на лице Каукалова возникла презрительная улыбка, - вот увидишь, Илюшка!

Главным "самоварщиком" в отеле "Жасмин", где они остановились, был толстый краснобровый дядька с резиновыми щеками и огромным животом, из-за которого он не видел земли, по прозвищу Зеленый, - с намеком, видать, на общеизвестную валюту. Зеленый носил с собой в кошельке двадцать тысяч долларов наличными, это были его карманные деньги, "мелочь" на всякий случай... Еще у него имелась запасная сумма - тридцать пять тысяч долларов. Эти деньги Зеленый держал в сейфе у портье. Каждый проживающий в отеле "Жасмин" получал в пользование такой сейф.