Он поднялся:

– Пожалуйста. Она здесь, в саду принца. Леди сама этого хотела.

Мы направились в маленький дворик, миновали пересохший фонтан, пересекли чересполосицу света и теней, прошли между клумбами с засохшей, спекшейся землей, на которых ранней весной расцветали ирисы и персидские тюльпаны. С высокой наружной стены свисали спутанные ветви белого жасмина, а рядом с ними высился расположенный каскадом сплошной заслон из желтых роз. Запах стоял восхитительный.

Под сенью цветущих зарослей лежал плоский белый гладкий камень, а у его основания по мусульманской традиции стоял каменный тюрбан.

Я несколько секунд молча смотрела на надгробие:

– Это ее могила?

– Да.

– Без надписи?

– Времени не было.

– Вам не хуже меня известно, что это мужская могила.

Он сделал резкое движение, но тут же остановился, хотя я успела почувствовать смутное подозрение и напряглась в тревожном ожидании. Это был тот самый человек, который грубо обошелся со мной в машине и который продолжал разыгрывать какую-то мерзкую партию, ставка в которой была весьма высока... Где-то совсем неглубоко - прямо под потной кожей позади этих оливково-черных глаз - таилось нечто, отнюдь не столь приятное и спокойное, как доктору Генри Грэфтону хотелось бы изобразить.

В его голосе, однако, зазвучало лишь легкое изумление:

– Боже, неужели вы заподозрили меня в подлоге? Вы же знаете разумеется, знаете!
– что она любила наряжаться мужчиной, да и вела себя соответственно. Я полагаю, что это давало ей желанную свободу, которую женщина обычно не способна обрести в арабской стране. Когда она была помоложе, арабы называли ее "принцем" за манеру ездить верхом, любовь к лошадям и вообще этому дворцу. Она сама задумала это, - он сделал жест в сторону камня, - незадолго до своей кончины. Это было частью того же самого тщеславия.

Я молча смотрела на изящную колонну, украшенную резным тюрбаном. Из всего того, что я увидела до сих пор, он почему-то показался мне самым враждебным, наиболее чужеродным символом. Мне вспомнились покосившиеся каменные надгробия у нас дома, высокие вязы, тисы у замшелой калитки и грачи, мелькавшие по небу над башней в потоках вечернего воздуха. Хоровод желтых лепестков, кружась, опускался на голые горячие камни, ящерка молнией скользнула в сторону, на мгновение затрепетала на месте, разглядывая нас, а затем исчезла.

– Я здесь обзавелась прекрасной надгробной плитой.

– Что?
– переспросил Грэфтон.

– Извините, я и не заметила, что говорю вслух. Вы правы, именно об этом она и мечтала. По крайней мере, сейчас она в обществе друзей.

– Друзей?

– Да, тех, что в соседнем саду. Собаки. Я видела их могилы.

Я отвернулась. Чувство усталости не отступало. Густой аромат жары, жужжание пчел, возможно, последствия недавнего укола и напряжение минувшего дня давили тяжким грузом.

– Давайте уйдем из этого пекла, - предложил Грэфтон, внимательно присматриваясь ко мне.
– Вы себя хорошо чувствуете?

– Да, абсолютно. Голова немного кружится, но это даже приятно. Это был только пентотал?

– Только. Вы недолго пребывали в забытьи, но это совершенно безвредно. Пойдемте.

После одуряющей жары сада комната показалась мне относительно прохладной. Я расслабленно опустилась в красное полированное кресло и откинулась на спинку. В углах помещения затаилась тень. Грэфтон взял со стола стакан и плеснул в него воды.

– Вот, выпейте. Ну как, получше? Возьмите еще сигарету - полегчает.

Я машинально протянула руку, он чиркнул спичкой, давая мне прикурить, после чего поднял свой стул и переставил его в другое место - там, где он стоял сейчас, сиял яркий поток солнечного света.

Я ласкала ладонями резной лак подлокотников. Постепенно эти слабые, почти незаметные проявления профессиональной заботы изменили тональность нашей беседы; Грэфтон плавно восстановил свое доминирующее положение в традиционном диалоге: врач - пациент. Я попыталась было пробиться сквозь пелену подступающей усталости и вернуть себе прежний тон прохладного, укоряющего натиска:

– Ну что ж, доктор Грэфтон, первая часть исследования завершена. На настоящий момент я готова согласиться с тем, что смерть моей бабки наступила от естественных причин и что вы предприняли все возможные меры по ее спасению. Теперь давайте поговорим о том, зачем вам понадобилось скрывать данный факт, разыгрывать всю эту, как вы сами выразились, "мистерию и маскарад" и вообще подобным образом обходиться со мной. Вам еще так много придется мне объяснить. Начинайте.

Он несколько секунд не сводил взгляда со своих сцепленных на коленях ладоней, затем поднял взгляд: