Не успели еще стихнуть отголоски дребезжания колокольчика, как занавески за кроватью резко разлетелись в стороны и перед нами, подобно джинну из волшебной лампы, появился Генри Грэф-тон. Вид у него был явно рассерженный:

– Какого черта, где эта девчонка? Дверь нараспашку, и если ей удастся добраться до главного входа, то этот идиот, который наверняка уже напрочь забыл все, что ему было приказано, лишь уставится ей вслед, пока она будет давать деру.

– Все в порядке, - успокоил его Лесман, - она здесь.

Грэфтон споткнулся, словно натолкнулся на натянутый провод, резко обернулся и уставился на меня, сидящую в кресле с высокой спинкой. На какое-то мерзкое мгновение мне показалось, что он готов вцепиться в меня, однако ему, похоже, удалось, хотя и не без труда, взять себя в руки. Он окинул меня долгим оценивающим взглядом, который, надо сказать, мне совсем не понравился, и спросил, обращаясь к Лесману:

– Что она здесь делает?
– уже не поднимая на меня глаз.

– Она попросилась в ванную.

– О...
– У меня сложилось впечатление, что эта самая естественная человеческая потребность, точнее, лишь упоминание о ней подействовало на него столь же обескураживающе, как и на Лесмана.

Он заколебался в явной нерешительности, стоя на краю возвышающейся части пола, тогда как я сидела, словно аршин проглотила, в своем кресле, храня на лице выражение, по теплоте находящееся на несколько градусов ниже ледяной глыбы, и готовая противостоять любой их попытке снова водворить меня в мой каземат.

– Вы звонили?
– спросила Халида, появившись в выходивших в сад дверях.

По крайней мере, мне показалось, что она спросила именно это, поскольку вопрос был задан по-арабски. На ней снова поблескивал перстень Хэрриет.

Она смотрела на Грэфтона, но ответила ей я по-английски:

– Да, мы звонили. Не вам, но, раз уж вы здесь, то потрудитесь перенести сюда мой поднос. Суп я не хочу, но от хлеба с сыром не откажусь, а заодно выпью кофе, пока буду с ними разговаривать.

Девушка что-то резко и едко - словно плюнула - сказала в мой адрес, отставив в сторону всякое притворство, и яростно повернулась к мужчинам:

– Вы что, собираетесь держать ее здесь? Почему не отведете назад и не посадите под замок? Почему позволяете ей рассиживать здесь и командовать? Да что она о себе воображает? Она никто, говорю вам, никто, и очень скоро поймет это! Когда отведем ее...

– Послушай, Халида...
– слабым голосом начал было Лесман, однако она не обратила на него никакого внимания и продолжала буравить Грэфтона пылающим взором.

– Вы тоже боитесь ее? Но почему? Не можете набраться смелости запереть ее там? Ну так накачайте ее опять наркотиками и посадите в другую камеру. Или свяжите. Я, я сама свяжу ее!

– Да умолкни ты, - устало проговорила я.
– Не надо мне твоего подноса, не надо, потерплю как-нибудь, только прекрати визжать, ладно? Впрочем, кофейку бы я все-таки выпила. Только подогрей как следует, а то остыл уже, наверное. Терпеть не могу пить чуть теплый.

Взгляд, которым она одарила меня, был смесью горящей смолы и кипящего масла, но я испытала радость от того, что вполне заслуженно приняла его на себя.

Халида кинулась к Грэфтону, шипя как закипающий чайник, однако тот резко оборвал ее:

– Замолчи и делай то, что тебе сказано. А ты, Джон, ради Бога, попробуй хоть немного образумить ее. Впрочем, сейчас это будет трудновато.

Он что-то добавил Халиде по-арабски, на сей раз уже более примиряющим тоном, оба обменялись короткими фразами, и девушка заметно смягчилась. Чуть позже она ушла, по-прежнему нахмуренная.

Лесман вздохнул - отчасти облегченно, отчасти раздраженно:

– Извините за эту сцену. От напряжения последних дней она сама не своя, совсем как змея. Ну ничего, со временем успокоится, - он слегка похлопал себя по лбу, поморщился, снова похлопал.
– Отвести ее обратно?
– обратился он к Грэфтону.

– Не сейчас. Можешь пока идти. Я здесь с ней поговорю. А потом... фразу он закончил по-арабски, и Лесман кивнул.

Его бессловесная реакция оказалась довольно зловещей: он просто провел ребром ладони себе по горлу, и Грэфтон рассмеялся.

– Если сможешь, - сказал он по-английски и добавил:

– Ладно, рух <Иди (арабск.)>.

Лесман вышел. Мне хотелось сохранить за собой ту жалкую инициативу, которая у меня все еще оставалась, и потому я сразу же заговорила. Голос мой зазвучал резко, на высокой от нервного напряжения ноте, причем на удивление грозно.