– Ты бы поел, цельный день ведь голодный, - спохватилась мать.
– Я каши молошной сварила - принести?

– Меня ведь ждут - не дождутся... Ладно, неси, я по-быстрому.

Ванько еще подкреплялся, когда пришел Борис. Поздоровался с матерью.

– Ты, Боря, уже третий раз здороваешься. Садись с нами ужинать, пригласила она.

– Спасибо, я не голодный, токо из дому, - отказался.

– А как там, все нормально?

– В общем, да. Хотя, конешно...

– Рассказывай при маме, - разрешил Ванько.

– Порывалась несколько раз туда. Пригрозил было связать.

– Ты результат уже знаешь?

– Виделся с Мишкой.

– Не представляю, как я ей скажу... Может, ты? Не в службу, а в дружбу.

– Я целый день убеждал, что все будет нормально, а теперь - с какими глазами?..
– заупирался Борис.

– А я бы севодни все-таки не стала бы говорить правду, - вмешалась в разговор мать.

– Оттяжка, мам, - не выход из положения.

Помолчали. Ванько перестал есть, задумчиво, невидяще уставясь в какую-то точку в стене хаты.

– Ну, раз такое дело, ничего ей сами не говорите. У меня это мягче получится, - предложила Агафья Никитична.

– Вот спасибо! Вы нас просто спасаете!
– поблагодарил Борис.

У Шапориных в хате уже горела керосиновая лампа, также укрепленная на стене. Трое мальцов сидело на стульчиках-чурках вокруг лохани с водой - Вера мыла им ноги перед сном. Старший, Володька, готовил постель.

– Колек, не хлюпай воду, а то будет лужа и заведется гадюка, - сделала она замечание самому меньшему из братьев.

– Какая, балсая?
– поинтересовался тот.

– Вот укусит, тогда узнаешь!

– А я ее лозиной ка-ак тлесну!

– Это кто тут старших не слушается?
– с порога спросил Борис.
– Сичас посажу в мешок и отнесу цыганам!

Тамара кинулась к Ваньку, с тревогой и надеждой глядя ему в глаза: Как там? Почему так поздно? Я с ума схожу!..

– Валерку мама принесла сюда. Он как раз уснул, когда я пришел...

– Я не про него. У нас были?

– А куда ж мы, по-твоему, ходили? Правда, задержались... Идем, проведу, мама тебе все и расскажет. А то у нас с Борькой очень срочное дело.

– Ты, Вань, проводи, да недолго!
– поддакнул Борис.
– А то не успеем.

Никогда ничего не боявшийся, он сейчас трусил разговора с Тамарой. На ее попытки узнать хоть что-нибудь отвечал уклончиво: дескать, не волнуйся раньше времени, скоро все узнаешь. И облегченно вздохнул, когда та бегом оставалось два подворья - заспешила по укутываемой вечерними сумерками улице. Подождав, пока свернула в калитку, вернулся в хату, где Вера все еще воевала с детворой: уложила всех на просторном топчане, где они продолжали вертухаться, хихикать и пищать.

– Сичас буду гасить лампу, - предупредила, набрасывая поверх них накидку, - Колек, хватит баловаться, а то украдет хока!

Боязнь быть украденным "хокой" у малыша появилась лишь после того, как сестра, постучав в дверь, спросила: "Это кто там стучится с мешком? Уходи, хока, мы уже позакрывали глазки и спим".

– А куда это Борис задевался?
– поинтересовался Ванько.

– Послала наносить в кадушку воды.
– Управившись, подошла к нему: 3начит, тамарины дела плохи?

– Хуже некуда!..

– Она, бедная, как сердцем чуяла. Места себе не находила...

– Верчик-Мегерчик, ваше приказание выполнено!
– по-военному доложил Борис, войдя и ставя ведро с водой на специальный табурет.

– Потише: дети токо-токо угомонились!
– цыкнула на него хозяйка. Вынеси заодно и из лоханки.

– У нас к тебе дело, - сказал Ванько, когда она, прикрыв дверь, вернулась.
– Скоро освободишься?

– Да уже, считай, и управилась.
– Вкручиванием фитиля загасила лампу и предложила пройти во двор.

Тускнел закат, и первые звезды зажглись над рано отходящим ко сну хутором. Свежий ветерок со стороны утратившего былую шумливость лимана делал погоду нелетной для все еще многочисленных комаров.

– Говоришь, дело ко мне?
– напомнила Вера, сев на завалинку между ребятами.

– Если точней, то просьба. Ты не будешь против, чтоб Тамара с брательником пожили пока у тебя? Покуда все утихомирится, и мы...

– Можешь причину не объяснять: я с удовольствием!
– охотно согласилась она, недослушав.
– И веселей будет, и помощь мне, и ночью не боязно.