Шэнь Цинцю в молчании наблюдал, как он проделал это несколько десятков раз. Наконец выдержка Шэнь Цзю иссякла, и он выкрикнул:

– Что вы, в конце концов, от меня хотите?!

– Теперь ты принадлежишь нашей семье. – Улыбка молодого господина Цю прямо-таки сочилась ядом. – Поэтому всё будет так, как я захочу.

Внезапно из-за двери раздался нежный мелодичный голос:

– Старший братец? Братец, ты тут?

Едва заслышав его, молодой господин Цю переменился в лице. Быстро развязав Шэнь Цзю, он угрожающим шёпотом велел ему:

– А ну, вытри лицо! Одно неверное слово – и я тебя прибью!

Шэнь Цзю наградил его взглядом, полным страха и презрения. В его глазах промелькнул отблеск смертной ненависти, но он и впрямь не осмелился открыть рот. Он тотчас принялся яростно тереть лицо, однако при этом лишь сильнее размазывал текущую из носа кровь. При виде этого молодой господин Цю взял с подоконника цветочную вазу и выплеснул воду прямиком ему в лицо, а затем, просияв в улыбке[125], отворил дверь:

– Тебе что-то нужно, Тан-эр?

Теперь-то Шэнь Цинцю наконец понял, откуда взялась эта манера оригинального Шэнь Цинцю – «сама благожелательность на поверхности и коварный оскал за спиной»: похоже, он перенял её прямиком… от молодого господина Цю.

В дверях появилась Цю Хайтан в роскошном светло-фиолетовом платье и белых атласных сапожках с украшенными жемчугом носками – она и впрямь напоминала духа цветка. В ней ещё не проявилась та зрелая красота, закалённая жизненными тяготами[126], которой она славилась позже. Переступив через порог, она хихикнула:

– Я слышала, что братец кого-то купил, и захотела посмотреть, каков он из себя.

Её взгляду предстал забившийся в угол[127] паренёк с опущенной головой, однако при виде его тонких правильных черт её глаза тотчас загорелись. Радостно улыбаясь, она сделала шаг к нему:

– Ты ведь сяо Цзю, верно?

Тем временем Шэнь Цзю успел вытереть лицо, но вид у него был по-прежнему нелюдимый и угрюмый – он так и стоял, не осмеливаясь вымолвить ни слова. Остановившись за спиной сестры, молодой господин Цю наградил его свирепым взглядом и со смешком ответил за него:

– Он не очень-то разговорчив, да и вообще чудаковат.

Взяв Шэнь Цзю за руку, Цю Хайтан ласково попросила:

– Почему ты не любишь разговаривать? Поговори со мной немного, хорошо?

Ни у кого не хватило бы духа не отозваться на столь нежную заботу, пронизанную чистотой и невинностью. Шэнь Цинцю внезапно пришло в голову, что в девичестве Цю Хайтан порядком напоминала Нин Инъин, – выходит, женщины именно такого типа всегда привлекали его предшественника.

Поначалу гримаса угрюмого упрямства не покидала лица Шэнь Цзю, но в конце концов ласковые уговоры девушки заставили его черты дрогнуть – он отвернулся в попытке скрыть это, причём мочки его ушей слегка порозовели. При виде этого Цю Хайтан захлопала в ладоши:

– Ах, братец, он такой забавный! Неудивительно, что ты его купил, хоть ты и не любишь брать в дом людей со стороны. Мне он нравится.

– Да, мне тоже, – растянул губы в притворной улыбке молодой господин Цю.

При этих словах Шэнь Цзю невольно содрогнулся.

Вслед за этим поле зрения Шэнь Цинцю внезапно потемнело – все действующие лица исчезли. Замерев в потрясении, он тут же понял, что это и был один из тех «провалов», о которых упоминал Мэнмо, – учитывая, что воспоминания повреждены довольно сильно и далеко не полны, с подобными разрывами ему предстояло столкнуться, по-видимому, ещё не раз. Впрочем, ему недолго пришлось скучать в одиночестве – запустился новый фрагмент.

Место действия осталось тем же. На сей раз Шэнь Цзю не был связан – он распростёрся на полу с покрытым синяками заплывшим лицом и так яростно царапал ковёр, что пальцы кровоточили.

В дверь осторожно постучали, и раздался приглушённый юный голос:

– Сяо Цзю! Ты здесь?

Едва заслышав его, Шэнь Цзю бросился к двери.

– Ци-гэ! – отозвался он, прижимаясь лицом к отверстию замка.

– Тише, сейчас я к тебе проберусь, – заверил его юноша по ту сторону двери.

Сперва Шэнь Цинцю не мог взять в толк, кто это такой, но затем он догадался: учитывая, что именем «Цзю» – девятым – его предшественника прозвали торговцы живым товаром, значит, где-то должны быть и остальные восемь.

По правде, Шэнь Цинцю был немного удивлён, что у Шэнь Цзю, с его-то характером, когда-то был такой хороший друг.

До него донёсся шум, словно кто-то безрезультатно тряс дверь.

– Бесполезно, – заметил Шэнь Цзю. – Что внутри, что снаружи тут то ли пять, то ли шесть замков. И окно тоже заперто.

– Они ведь не сделали с тобой ничего такого, – встревоженно спросил юноша из-за двери, – за попытку побега?

– Не сделали? – тотчас взвился Шэнь Цзю. – Ты совсем тупой? Заперли меня здесь два дня назад, переломав мне ноги, – вот что они сделали!