И Шэнь Цинцю не ощущал ни капли удовлетворения от этой победы. Чем дольше он об этом думал, тем сильнее это походило на издевательство над стариками и увечными, вроде бесстыжего нападения банды гопников на пару несчастных неудачников… Ну да, определённо, так и обстояло дело.

И как всё могло дойти до подобного? Сила этого злобного гения оказалась воистину далека от ожиданий!

Ло Бинхэ обернулся к нему – на сей раз не запятнанный ни единой каплей крови.

– Убить его? – невозмутимо поинтересовался он у Шэнь Цинцю.

При этом он указывал на Тяньлан-цзюня. Заслышав эти слова, Чжучжи-лан вцепился в лезвие Чжэнъяна, силясь выдернуть его из груди. Во время битвы он лишился немалого числа чешуек на лице и шее, и теперь от его отчаянных усилий из ран заструилась кровь.

С тех пор, как Шэнь Цинцю узнал, что от рук Чжучжи-лана погиб Гунъи Сяо, у него в душе засела заноза, не дающая ему покоя при единой мысли об этом, однако при виде этого невыносимого зрелища он не мог не испытывать сочувствия. Пусть Чжучжи-лан успел попортить ему немало крови своими экзотическими методами выражения благодарности, Шэнь Цинцю отлично сознавал, что по отношению к нему тот и впрямь никогда не питал дурных намерений.

– Погляди, во что они превратились, – вздохнул он, – какой в этом смысл?

– Во что превратились? – прохрипел Чжучжи-лан, закашлявшись кровавой пеной, и горько улыбнулся: – А что подумал бы мастер Шэнь, скажи я ему, что тогда, на горе Байлу, он видел мою истинную форму?

Эти слова поразили Шэнь Цинцю, будто гром средь ясного неба.

Неужто этот пресмыкающийся по земле змеечеловек из леса Байлу и есть истинный облик Чжучжи-лана? Да разве такое возможно?

– Моё происхождение не назовёшь благородным, – продолжил тот, тяжело дыша. – Из-за того, что мой отец был лишь невежественным гигантским змеем, сам я родился получеловеком. До пятнадцати лет все вокруг презирали меня и бросали, оскорбляли меня и гнали прочь. Если бы не мой господин, который помог мне обрести человеческую форму, поддержал и наставлял меня, я бы всю жизнь так и провёл пресмыкающейся по земле жалкой тварью. – Стиснув зубы, он продолжил: – Цзюнь-шан даровал мне первую возможность стать человеком, а вы, мастер Шэнь, – вторую. Быть может, для вас обоих это ничего не значило, но для меня это долг, от коего я не откажусь, даже если это будет стоить мне десяти тысяч смертей… А теперь мастер Шэнь говорит: «Какой в этом смысл?» В самом деле, какой?

– Неразумное дитя, – внезапно вздохнул Тяньлан-цзюнь. – Зачем ты всё это ему рассказываешь?

Валяясь на земле, он всё равно умудрялся являть собой образец царственности – лишь половина лица, разъеденная демонической энергией, несколько портила впечатление.

Подняв взгляд к небу, он принялся рассуждать:

– Эти люди придают большое значение своему принципу: «Разным родам разные пути[162]», потому-то, как бы близок ни был тебе человек, он предаст тебя не моргнув глазом. Зачем же ты так цепляешься за свою благодарность, не находящую отклика? Что бы ты ни говорил ему, твои слова не достигнут его сердца – ты лишь испытываешь его терпение. К чему подобные речи?

Все погрузились в молчание.

Прекрасный молодой человек с самыми добрыми намерениями, всей душой отдавшись любви, обнаружил, что это не более чем коварная ловушка, угодив в которую он был заточён на невыносимо долгий срок, лишённый даже единого лучика света. И кто после этого скажет, что его ненависть безосновательна? Кто посмеет походя бросить ему: «просто отпусти и забудь, не принимай близко к сердцу»?

– Если ваша милость и впрямь не питали злых намерений в прошлом, – заговорил великий мастер Учэнь, – то с нашей стороны было большой ошибкой поверить несправедливым наветам. Если это так, то, безусловно, мы сами навлекли на себя это бедствие, ведь каждое злое деяние приносит горькие плоды. Рано или поздно каждый неправедный поступок получит воздаяние. – Соединив ладони в молитвенном жесте, он продолжил: – Но милостивая госпожа Су не остановилась даже перед тем, чтобы принять яд, лишь ради возможности увидеться с вами, – как вы можете после этого винить её в предательстве?

При этих словах Тяньлан-цзюнь застыл, а затем приподнял голову.

Шэнь Цинцю также замер. Он прекрасно знал, что великий мастер Учэнь никогда не позволил бы себе солгать, но его версия событий несколько расходилась с той, что ему довелось услышать ранее.

– Этот старый монах не мог рассказать об этом в монастыре Чжаохуа, – продолжил великий мастер Учэнь, – поскольку обещал милостивой госпоже Су хранить её тайну и не желал, чтобы её имя подвергалось дальнейшему поруганию. Знайте же, что её силой вернули во дворец Хуаньхуа. В своей упрямой гордости она наотрез отказалась подчиниться приказам старого главы Дворца, не желая завлекать вас в ловушку, окружённую десятками магических массивов, призванных подавить вашу силу. За это её заточили в Водной тюрьме и подвергли пыткам – там и обнаружилось, что она беременна. Она отчаянно противилась насильственному прерыванию беременности, к тому же это поставило бы её жизнь под угрозу. В результате старый глава Дворца дал милостивой госпоже Су чашу с ядом, смертельным для демонической расы, сказав, что если она выпьет всё, то он отпустит её повидаться с вами. Выпив это зелье, она отправилась в путь в одиночестве. Но она не знала, что старый глава Дворца изменил планы и устроил засаду на горе Байлу, где вы встречались.

Казалось, его рассказ ошеломил Тяньлан-цзюня, лишив его способности понимать происходящее. Сотрясаясь всем своим покорёженным телом, он силился поднять голову, будто чтобы лучше слышать, не замечая, как на уголках губ подсыхают пятна крови; теперь его некогда гордый вид мог вызвать лишь жалость.

– Этот монах повстречал милостивую госпожу Су по пути к горе Байлу. Хоть она совсем недавно приняла яд, всё её тело уже кровоточило, так что следы были напоены кровью. По её сбивчивым речам я догадался, как обстоит дело, и у меня не хватило духу скрыть от неё правду. Лишь узнав, что Тяньлан-цзюнь несколько дней назад был окружён и заточён под горой на веки вечные, она осознала, что всё, что ей говорил наставник, было чудовищной ложью от начала до конца: сообщая о засаде, он неверно указал не только место, но и время – и всё лишь ради того, чтобы заставить её принять яд! По просьбе милостивой госпожи Су этот старый монах помог ей укрыться от патрулей дворца Хуаньхуа, отправленных на её поиски, и сопроводил её к верховьям реки Ло. О том, что сталось с ней дальше, он не ведает. – Переведя дыхание, великий мастер Учэнь продолжил: – Тяньлан-цзюнь, быть может, милостивая госпожа Су была не лишена своей доли заблуждений: ведь, занимая столь высокое положение во дворце Хуаньхуа, ей приходилось соответствовать возлагаемым на неё ожиданиям как на будущую главу. Возможно, поначалу, сближаясь с вами, она и впрямь вынашивала не слишком чистые намерения. Однако что случилось дальше – в конечном счёте, вы ли коварно обольстили её или, напротив, сами угодили в её сети, или же вы оба пали жертвой чувства, коему были не в силах противиться, – этот старый монах не принимал участия в тех событиях и не смеет утверждать, будто ему ведома истина. Но что известно ему наверняка, ибо он сам был тому свидетелем, так это то, что милостивая госпожа Су отказалась следовать приказам своего наставника, который взрастил её с малолетства, и безропотно перенесла все выпавшие на её долю мучения в Водной тюрьме, потому что не желала обманывать вас и причинять вам вред – да и какая мать этого мира решилась бы выпить подобное зелье, не будучи доведённой до крайности? Она бы никогда не отвернулась от вас, однако обратить события вспять было не в её силах. Жестокость этого мира не ведает границ, и потому ваши пути разошлись…

Губы Тяньлан-цзюня еле заметно задрожали.

– Вот как?.. – Помедлив, он добавил: – Это правда?

– Этот старый монах готов поручиться собственной жизнью, – ответил великий мастер Учэнь, – что в том, что он рассказал, нет ни слова лжи.

Повернувшись к Шэнь Цинцю и Юэ Цинъюаню, Тяньлан-цзюнь повторил, словно жаждая подтверждения именно от них:

– Это правда?

Похоже, он готов был спрашивать об этом у каждого встречного-поперечного, нимало не заботясь, имеет ли тот хотя бы малейшее отношение к этим событиям. Не зная, что ответить, Юэ Цинъюань лишь безмолвно опустил голову, размышляя о чём-то своём. Шэнь Цинцю хорошенько взвесил всё ещё раз, прежде чем медленно кивнуть.