Еще три молнии сразили всадников, находившихся ближе остальных к крепости. Оставшиеся поскакали обратно в лагерь.

– Надо усилить нашу бдительность! – предупредил Росс. – Ночью они попытаются сделать все возможное, чтобы установить контакт с союзниками.

– Я могу последить за ними, – вызвался Бен. – Я отлично вижу в темноте.

Росс кивнул, но продолжал тревожиться.

– Они наверняка придумают что-нибудь еще…

– Учитывая толщину крепостных стен, могу только пожелать им удачи! – ответил Мельхиот. – Скалы с обеих сторон крепости слишком крутые. Они могут зайти глубоко в Слепой лес, чтобы попробовать там обойти нас, но продержаться в лесу больше двух дней им не удастся.

Тут Росса осенило.

– Река! – воскликнул он. – На их месте я бы поплыл по реке.

– Невозможно! Им помешает тяжелая решетка!

– Они могут отправлять сообщения на маленьких плотиках, спуская их по течению. Если плоты будут крошечными, они смогут протиснуться через решетку!

– Значит, надо следить за рекой?

– Да, но река слишком широкая, мы можем не заметить плывущий плотик, нам нужно более радикальное решение!

– Есть идея! – крикнул Мельхиот и поспешно убежал.

Час спустя на башне появились две девушки и поставили у своих ног несколько банок со скарармеями, чтобы постараться с их помощью заморозить речную воду. Продолжалось это до тех пор, пока поверхность реки не затвердела, а от берега до берега, примерно на сто метров в ширину, не протянулась полоска льда. Израсходовав все запасы своей энергии, пэны рухнули без сил.

– Теперь обе армии изолированы, – заметил Росс. – Они не смогут держать связь, значит у нас есть преимущество.

Ранним утром Мэтт и Тобиас поднялись на вершину самой высокой башни на южной стороне крепости.

– Вы хотели нас видеть? – спросил Мэтт, обращаясь к Зели и Мейлис.

Зели указала пальцем на горизонт. Равнина исчезла. И все возвышавшиеся за равниной холмы тоже. Местность была усеяна тысячами циников. Их было так много, что из крепости не удавалось различить ни малейшего не занятого солдатами клочка травы. Сотни повозок, лошадей, медведей, огромных клеток и целый лес устремленных в облака копий. Казалось, за одну ночь вся равнина покрылась густыми зарослями темного тростника.

– Четвертая и пятая армии, – удрученно прошептал Мэтт.

– Теперь они все здесь, – добавила Зели.

– Вот чего они ждали. Их хватит, чтобы запросто смести в битве наши войска.

– Есть еще кое-что. – Мейлис протянула Мэтту бинокль.

Мэтт взглянул в том направлении, куда указывала девушка, и увидел медленно поднимающуюся на вершину холма гигантскую колесницу. Она напоминала танк – вроде тех, которые Мэтт во время парадов видел на улицах Нью-Йорка. Колесница размером с дом была сделана из бамбука, с площадкой на крыше и небольшими балкончиками, на которых расположилась охрана – минимум десяток солдат в доспехах.

На ветру колыхались семь красно-черных флагов с серебристым яблоком в центре.

Колесницу тащили две огромные сороконожки величиной с грузовик. Их конечности взрыхляли землю, как гусеницы настоящего танка.

Когда Мэтт увидел стоящего на одном из балконов ближайшего помощника и верного слугу Мальронс – генерала Твена, он понял, что на колеснице едет его собственная мать.

Королева прибыла, чтобы лично наблюдать за триумфом своих армий.

Мэтт выронил бинокль и поспешно удалился.

Тобиас нашел его в главной оружейной комнате.

Мэтт точил меч.

Драгоценный клинок, служивший ему верой и правдой и унесший уже столько жизней.

Крепко сжав челюсти, Мэтт с силой водил взад-вперед точильным камнем.

– Если будешь продолжать в том же духе, – заметил Тобиас, – ты его сломаешь.

– Тоби, я видел ее, мою мать. Она здесь.

Тобиас кивнул:

– Знаю.

– С этим пора кончать. Надо остановить безумие.

Мэтт поднял лезвие и провел по нему большим пальцем, чтобы оценить заточку. Кожа на пальце разъехалась легко, словно кожура перезрелого фрукта.

– Сначала оказалось, что Ропероден – мой отец, потом, что она – моя мать… Я устал бежать, бояться. В этот раз я останусь и буду драться до тех пор, пока не умрет последний циник.

Мэтт сунул палец в рот, чтобы остановить кровотечение.

– Но даже если бы случилось такое чудо, что потом? – спросил Тобиас. – Ты не можешь… сражаться с собственной матерью. Это невозможно!

Мэтт взглянул на палец. Кровь все текла.

– Самые болезненные раны – те, что наносишь себе сам, правда?