— Да, господин Магистр, — тихо, но твердо кивнула Даша.

— Ну, значит, я действительно напутал! — его смех прозвучал в тишине кабинета громко и фальшиво. — Что ж, молодцы! Отличные операции! Прекрасная работа! Я, пожалуй, пойду. День был длинный.

И он вышел. Просто развернулся и ушел, оставив нас в полном, гробовом недоумении.

Мозг лихорадочно анализировал его поведение

Он не просто сдался. Он сбежал. Не стал бороться и предпочел выглядеть старым маразматиком, а не проигравшим интриганом.

Почему? Он боится. Боится Мышкина?

Боится моих вопросов? Или… он боится чего-то еще? Чего-то, что я затронул, но сам еще не понял?

Кобрук первой пришла в себя.

— Даша, милая, ты молодец, — ее голос, до этого стальной, потеплел. — Можешь идти. И спасибо тебе огромное.

Когда медсестра, кивнув, выскользнула за дверь, Мышкин поднялся со своего стула.

Он небрежным жестом достал из кармана плаща небольшой артефакт и накинул на дверь звуконепроницаемое заклятье. Воздух вокруг дверного проема слегка замерцал и пошел рябью.

— Так, — он подошел и уперся руками в стол. — А теперь попрошу объяснений. Что за паническая смс-ка «приезжай срочно, нас топят»? А потом когда я уже был здесь, вторая: «войди в кабинет, сядь в угол и молчи»? Анна Витальевна, что здесь, черт возьми, происходит?

— Потом расскажу, Корнелий. Обещаю, — Кобрук устало отмахнулась и повернулась к нам. — А сейчас… Что это было? Кто-нибудь может мне объяснить?

Все взгляды обратились ко мне.

Шаповалов, Киселев, Кобрук, даже Мышкин — все смотрели, ожидая ответа. Фырк, невидимый для остальных, гордо выпятил свою пушистую грудь.

— Мой двуногий — гений! Видели, как он этого напыщенного индюка раскатал? По косточкам разобрал!

— Не совсем так, пушистый, — поправил я его мысленно. — Я не раскатал. Я просто показал ему, что знаю правила его игры. И что у меня на руках есть козыри посильнее.

— Это была попытка захвата власти в больнице, — объяснил я вслух. — Журавлев нагонял жути, чтобы мы сломались. Возможно, сами во всем признались от страха. Он не искал правду. Он приехал сюда, чтобы создать предлог для нашего отстранения.

— Но ты же говорил, что он приведет с собой всю комиссию! — напомнил Шаповалов. — Что они будут проверять каждую бумажку!

— У меня было несколько вариантов развития событий, — спокойно ответил я. — Я не стал озвучивать самые плохие, чтобы не нагнетать панику.

На самом деле, я просчитывал именно этот вариант.

Комиссия — это дымовая завеса. Бюрократическая возня. Настоящую игру такие, как Журавлев, всегда ведут один на один. Без свидетелей.

— И какой же был самый плохой? — поинтересовался Киселев.

— Этот, — я обвел взглядом комнату. — Что Журавлев придет один, чтобы лично меня уничтожить, а вас всех — запугать и сделать ручными. Его крики «уволю, лишу лицензий, конец карьерам» — это классическое нагнетание страха для последующего «милосердия». Сначала сломать волю, а потом предложить подчинение в обмен на прощение. Старый, как мир, прием.

— Ха! — Шаповалов расхохотался, ударив себя по колену. — Да ты его план лучше рассказал, чем он сам бы смог!

— Фух, было жарковато! — Киселев вытер со лба выступившую испарину. — Когда он орать начал, я, честно говоря, думал — все, конец. Приплыли.

— Чего вы смеетесь? — Кобрук резко встала. Ее лицо снова стало жестким. — У нас в больнице разгуливает злой, как цепной пес, глава Владимирской Гильдии! Он ищет на нас компромат и рано или поздно найдет!

— Спасибо, что так быстро организовали персонал, — поблагодарил я ее. — Они действительно вам преданы.

На самом деле, я был поражен. Собрать всех ключевых свидетелей за пару часов, убедить их сыграть в эту опасную игру… Для этого нужен не просто авторитет. Нужна абсолютная, слепая преданность.

Она держит эту больницу не страхом, а уважением.

— Еще бы! — фыркнула Кобрук. — Когда я обходила отделения, все как один говорили — эти областные чинуши им уже поперек горла! Зарплаты не повышают, условия только ухудшают, только требования новые придумывают! Они были рады вставить палку в колеса Журавлеву.

— Да ты у нас прямо Жанна д’Арк! — засмеялся Киселев. — Глава местного восстания! Скажешь слово — и завтра весь младший персонал на вилы Журавлева поднимет!

Все рассмеялись, и это был смех облегчения. Напряжение, висевшее в комнате последние полчаса, наконец-то ушло.