— Однако расслабляться нельзя, — предупредил я, когда смех утих. — Журавлев так просто не отступится. Он унижен, а униженный враг опасен вдвойне. И главное — нам все еще нужно понять, зачем я ему понадобился. Что он на самом деле задумал?

— Согласен, — кивнул Шаповалов, становясь серьезным. — Слишком уж целенаправленно он на тебя охотится. Это не похоже на обычную бюрократическую грызню.

Остаток дня прошел в тягучем, напряженном затишье.

Журавлева и его свиту никто не видел — видимо, они собрались в своем штабе, зализывая раны и разрабатывая новый план атаки.

Я же, в свою очередь, старался быть образцовым Подмастерьем: проверял пациентов, ассистировал на плановых операциях и вел документацию с каллиграфической точностью, не оставляя ни единой зацепки.

Вечером, перед уходом, я поймал Шаповалова в ординаторской.

— Игорь Степанович, завтра у меня официальный выходной. Я уезжаю из города.

Он оторвался от бумаг, и в его глазах промелькнуло беспокойство.

— Уезжаешь? Куда это?

— Еду к барону фон Штальбергу на прием, — спокойно ответил я.

— К барону? — Шаповалов присвистнул. — Ого! А ты, я смотрю, высоко летаешь, Разумовский! Сначала магистров успокаиваешь, потом с аристократами ужинаешь.

Мне нужно, чтобы он знал.

Чтобы, если Журавлев попытается устроить какую-нибудь провокацию в мое отсутствие, Шаповалов был в курсе, где я и с кем. Связь с бароном — это мой страховой полис.

— Удачи тебе там, в высшем свете, — он похлопал меня по плечу. — А я тут оборону держать буду. Если что — звони.

Вечером мы с Вероникой отправились по магазинам.

Я намеренно повел ее в самый дорогой и пафосный бутик в центре города — место, куда она раньше даже не осмелилась бы заглянуть.

Вероника сначала чувствовала себя неуютно, робко касаясь шелковых и бархатных платьев, но потом, подбадриваемая мной, вошла во вкус.

Она примеряла одно платье за другим, кружась перед огромными зеркалами в золоченых рамах, а я сидел в мягком кресле и не мог отделаться от мыслей о Журавлеве.

Мозг продолжал анализировать.

Его отступление было слишком быстрым, слишком гладким.

Он не похож на человека, который легко сдается. Значит, он понял, что лобовая атака провалилась, и решил сменить тактику.

Он будет бить исподтишка. Через документы, через слухи, через подставных пациентов. Он ищет мое слабое место. А я до сих пор не знаю, зачем ему это.

— Ну как тебе это? — голос Вероники вырвал меня из раздумий.

Она вышла из примерочной в длинном изумрудном платье, которое идеально подчеркивало ее фигуру и делало глаза ярче. Она выглядела как настоящая аристократка.

Вот ради чего все это. Ради вот таких моментов.

— Потрясающе! — искренне сказал я. — Берем!

— А это? — она скрылась и через пару минут появилась в другом — темно-синем, почти черном, с изящной серебряной вышивкой по подолу, напоминающей морозные узоры на стекле.

— Тоже берем!

— Илья! — она рассмеялась, ее смех эхом отразился от высоких потолков. — Мы не можем купить все платья в этом магазине!

— Почему не можем? — я улыбнулся в ответ. — Барон очень щедро заплатил. Очень.

— Эй, Ромео! — встрял в мои мысли Фырк, который, невидимый, сидел на соседнем кресле. — Пока ты тут прелестями любуешься, твой враг козни строит! А ты тут платьишки выбираешь!

— Знаю. — Мысленно ответил я, не сводя глаз с сияющей Вероники. — Но жизнь должна продолжаться. Если я позволю страху парализовать меня, они победят без единого удара.

Мы выбрали ей три платья и мне два строгих костюма.

На выходе, нагруженные фирменными пакетами, Вероника буквально сияла от счастья.

Она шла, крепко держа меня под руку, и с детским восторгом разглядывала витрины. В этот момент она была самой красивой женщиной в мире. А я был самым счастливым мужчиной.

Следующим утром мы не спешили вставать. За окном занимался рассвет, окрашивая небо в нежно-розовые тона, но для нас это был первый настоящий выходной за долгое время.

День, который принадлежал только нам. Никаких экстренных вызовов, никаких проверок, никаких интриг.

Я уже собирался встать, чтобы сварить кофе, но Вероника потянула меня обратно под одеяло.