Посему получается, что только Властителю Фатии было выгодно похищение малыша, ведь по прошествии определенного времени Анук сам станет Властителем, и Арвиль лишится Бертлау. Значит, это был он? Он похитил мальчика тогда в лесу, он спрятал его в доме Прасковьи. Бессмыслица. Вряд ли это Фатиа. Он бы не стал пачкать руки, скорее всего, кого-то послал сделать всю грязную работу, а сам сидит в своем дворце, или что у него там, и ожидает нашего прибытия.

И Виль подчинился могущественному Властителю, предал Совет, предал нас, предал Словению!

Господи, но при чем здесь я?! Парашке меня описывали достаточно подробно, чтобы она едва ли не с первого взгляда узнала мое лицо. Фатиа этого не мог сделать по одной-единственной причине – мы с ним не знакомы, слава богу! Да вообще, было бы странно, если бы мы оказались знакомы!

Загадки громоздились друг на друга и превращались в бесконечную пирамиду с острой вершиной. «Что, ядрена кочерыжка, происходит?!» В моих мыслях было некое иррациональное зерно, приводящее к самому дурацкому ответу на самые очевидные вопросы.

В это время гном открыл глаза и, кряхтя, поднялся.

– Ась, – широко зевая и потягиваясь всем телом, позвал он, – хватит мечтать. Пообедаем и поедем. На стол собери.

– Ладно, – согласилась я, вставая, – а ты куда?

– Природа, – загадочно протянул Пан и поковылял по направлению к густым с большими круглыми листьями придорожным кустам.

Я постелила белую тряпицу и начала раскладывать припасы: крынку с квасом, половину каравая, колбасу, кусок сыра, вяленое мясо, вареные яйца и пяток огромных румяных яблок.

Ваня сел рядом и отломил кусок от каравая. Только он начал жевать, как из кустов донесся громкий голос:

Приветствую тебя, о странник одинокий,

Нужду свою справляющий в кустах,

Подвинься, дай присяду с тобой рядом.

– Чего?! – раздался гневный крик гнома. – Вали отсюда, я их сам облюбовал!

Постой же, ты скажи мне честно и понятно,

Ну разве же тебе не скучно одному?

Как весело, как здорово, приятно

В компании справлять свою нужду!

– Да что ты ко мне привязался, стихоплет чертов? Откуда ты взялся-то вообще, да что ты на меня так смотришь?

Через мгновение из кустиков показался Пан, поспешно застегивающий ремень на штанах. Его бородатое и пунцовое от ярости лицо перекосило.

– Нет, ну вы видели это? – заорал он как ужаленный. – Даже в туалет спокойно не дают сходить, уж выбрал самые темные кусты, а там этот гад притаился и ждет.

– Кто?

– Да чучело это страшное. Маньяк недобитый!

Тут в подтверждение его слов из кустов вышел замечательной внешности субъект. Лицо его было испещрено морщинами, густая седая борода спутана, длинные, также седые волосы стянуты пурпурной лентой в тонкий крысиный хвостик. Худое костлявое тело завернуто в синюю простыню до колен, наподобие тоги, подвязанной на поясе, портов видно не было– торчали только пыльные ноги, обутые в потрепанные сандалии. Он встал в картинную позу, продемонстрировав нам орлиный профиль с крупным горбатым носом.

Я открыла рот от изумления. Такое чудо надо было поместить или в Стольноградский музей исчезающих видов или в дом для душевнобольных. Он повернулся ко мне, окинул меня величественным взглядом и молвил, жестикулируя одной рукой, второй придерживая простыню, чтобы та не соскользнула с худых плеч:

О, дева юная, прекраснее тебя

Не видел никого на белом свете!

Ты держишь на руках свое дитя,

А я пою тебе о лете.

Все-таки дом для душевнобольных, – поставила я диагноз и поскорее действительно прижала Анука к груди. Ну на всякий случай, мало ли что может быть!

– Я вижу: собираетесь обедать, – продолжал незнакомец. И собираешь, дева, ты к столу. – Тут он замолчал, надул щеки и покраснел.

– Совсем не складно, – заявил разозленный Пантелей.

– Это все из-за тебя, рассадник заразы, – взвился поэт и даже поднял вверх палец, демонстрируя, как он раздражен этим обстоятельством, – ты, гном, меня с рифмы сбил, это теперь надолго! А вы кушать будете, да? – Он посмотрел на стол с щенячьим восторгом и громко сглотнул.

Я молча кивнула, стараясь прийти в себя, и следила за тем, как незнакомец подходит к импровизированному столу и водит носом, как жалом. Мужик, не дождавшись приглашения, шустро сел на траву, отломил от краюхи хлеба, отхлебнул из крынки с квасом и начал энергично жевать. Ваня, не донеся до рта кусок сыра, ошалело уставился на незнакомца.

– Да вы присоединяйтесь, не стесняйтесь, – с трудом произнесла я.

– Вы тоже угощайтесь, – предложил он нам как гостеприимный хозяин, приятно улыбаясь.

От такой наглости у Пана отвисла челюсть. Ваня продолжил трапезу, стараясь не смотреть на нечаянного соседа. Гном застыл на месте и шумно дышал, отчего его ноздри раздувались, как у разъяренного быка.

– Знаешь что, милок, вали отсюда, – прошипел он, – мало того, что ты сел под мои кустики, так еще и жрешь мой обед?!

– Да ладно, Пан, – махнула я рукой, сооружая бутерброд для Анука, – не злись, иди лучше есть.