Гном надулся, но к столу подсел и тоже начал жевать.

– Меня зовут Марлен, я бродячий поэт. Я следую в Фатию на ежегодный конкурс рассказчиков и поэтов, – представился новый знакомый с набитым ртом.

– Ася, это Ваня, это Пан, а это мой птенчик.

– Птенчик? – Марлен присмотрелся к ребенку, а потом вдруг вытаращился и открыл набитый рот, так что недожеванный кусок хлеба выпал на тогу. – Да это же пропавший Наследник! – завопил он, подскочил и упал перед мальчиком на колени, приложившись о корень дуба, под которым мы сидели.

Бедный малыш испугался и громко заревел, пряча чумазое личико у меня на груди. Насилу успокоила.

– Ты чего, еще и больной на голову? – удивился Пан.

Я была готова убить ненормального, расстроившего моего кроху.

– Но ведь это Наследник! – не поднимая головы, благоговейно пробормотал Марлен.

– Да ладно, встань, – смилостивился Пан, – мы никому не скажем, что ты не поцеловал ему ступню и жрал как свинья за одним столом с ним.

Поэт приподнял голову, заметил наши удивленные взгляды и принялся жевать с новой силой. Разозлившись, я вырвала буквально у него из рук кусок хлеба и стала поспешно собирать со стола.

– Ну поехали! – скомандовал Пантелей, усаживаясь на коня.

– А как же я? – промычал поэт.

От сей наглости у меня глаза полезли на лоб. Мало того, что Анука напугал, что мы его накормили, так он еще чего-то требует.

Вы покоробили меня морально,—

вдруг начал он,—

Ваш гном меня обидел, оскорбил,

Теперь прошу воздать все матерьяльно,

Ну или подвезти, а то уж нету сил.

Гном как-то странно покраснел и выдал целую тираду:

Нет, нет, позвольте мне сказать, милейший,

Что вы ввалились под мои кусты,

Когда я тихо там уединился,

Конечно, я послал вас под другие,

Я эти не хотел делить ни с кем…

Пан и сам не понял, как заговорил стихами. Я не сдержала ехидной улыбки: уж очень забавно звучала его речь.

Я, сударь, предложил вам дорогое,

Мое внимание, мои стихи! —

вступил с ним в спор Марлен.

Простите, но когда нужду справляю,

Идите, знаете куда? —

прошипел Пантелей.

– Куда?

– В один, уж очень узкий лаз на теле,

Девицы или дурака.

– Имеете в виду вы ногу?

– Нет, зад ваш, извините, я в виду имею!

– Как? – удивился Марлен.

– А так.

– Ладно, – примирительно произнесла я и предложила: – Мы подвезем вас до ближайшего населенного пункта, а оттуда уж, извините, но будете добираться самостоятельно.

– Если этот поэт поедет с нами, – заявил Пан, – то я останусь здесь.

– Пантелей, ты чего? – уже начала злиться я.

– Не хочу целыми днями видеть его рожу!

– Но это же до первой деревни, – выдвинула я контраргумент.

– Мой коняга одноместный! – зло буркнул гном, гладя по гладкой шее своего жеребца.

– Пан! – не выдержала я. – Прекрати!

– Пусть он добирается другим способом! – проговорил тот.

– И каким же? – Марлен с интересом покосился на Ваню, забирающегося на коня. Петушков перехватил его взгляд, сначала застыл с поднятой ногой, а потом все-таки показал поэту выразительную дулю.

– На своих двоих! – отрезал Пан.

После долгих препирательств и разборок по понятиям он все же повез поэта, покрикивая, чтобы тот не прижимался к нему так близко. В конце концов, несчастный Марлен заснул и уткнулся лицом в спину гнома.

Через несколько часов мы добрались до деревни, где находился мост, перекинутый через Драконову реку и соединяющий Данийю и Новь.

На въезде стоял огромный указатель с нарисованным планом, как проехать к лодочной переправе и Смородинову мосту. Мы въехали в деревню. По длинным пустым улицам гулял ветер и разносил дорожную пыль. Под копыта моей лошади попала чья-то цветастая косынка. Я смотрела на добротные дома с наглухо закрытыми ставнями окнами, ухоженные палисадники. Рядом с колодцем стояло забытое ведро с водой. У меня по спине побежали мурашки: во дворах не лаяли собаки, не слышалось шума, словно все жители вымерли.

– Кажется, я знаю, куда Ванятка переправил упырей, – озвучил Пантелей мучившую меня догадку.

– Да хорош вам! – буркнул Ваня, озирающийся по сторонам.

– Чувствуешь свою вину, Петушков? – полюбопытствовала я, за что была награждена презрительным взглядом.

В это время дремавший всю дорогу поэт вдруг дернулся и едва не упал с лошади.

– Приехали? – обвел он сонным взглядом улицу.

– Нет, – хохотнул гном, – ты приехал, а нам дальше. Слазь, говорят тебе!

Поэт, еще не очнувшийся ото сна, с трудом сполз по покатому конскому крупу и удивленно огляделся: