Дело идет о моей жизни и счастье.

– Смерть тому, что на них посягнет! – дружно отозва-

лись чумазые богатыри, к которым он обратился.

– Моя Кэтрин теперь в такой безопасности, – сказал

оружейник ее отцу, – как если бы ее оберегала в королев-

ском замке стража в двадцать человек. Мы можем спо-

койно отправиться в ратушу. Пройдем через сад.

И он повел гостя маленьким фруктовым садом, где

птицы, которым добросердечный мастер всю зиму давал

приют и корм, в эту предвесеннюю пору встречали преж-

девременную улыбку февральского солнца слабой, неуве-

ренной попыткой запеть.

– Послушай-ка моих менестрелей, отец! – сказал Смит.

– Нынче утром я со злобой в сердце смеялся над ними, что

вот они распелись, чудаки, когда впереди столько еще

зимних дней. А теперь как будто по душе мне их веселый

хор, потому что и у меня, как у них, есть моя Валентина.

Пусть ждет меня завтра какая угодно беда – сегодня я са-

мый счастливый в Перте человек, в городе и по графству, в

крепостных стенах и на вольном поле.

– Однако мне время умерить твою радость, – сказал

старый Гловер, – хоть, видит небо, я разделяю ее. Бедный

Оливер Праудфьют, безобидный дурак, которого мы с то-

бою оба так хорошо знали, нынче утром был найден

мертвым на улице

– Но оказался лишь мертвецки пьян? – сказал Смит. –

Чашка крепкого бульона да крепкая взбучка от супруги

живо вернут его к жизни.

– Нет, Генри, нет. Он убит – зарублен боевой секирой

или чем-то в этом роде.

– Быть не может! – вскричал Смит. – Он был такой

быстроногий! Хоть весь Перт ему подари, не доверился бы

он своей руке там, где ему обещают спасение пятки.

– Ему не дали сделать выбор. Удар нанесен в затылок, у

самой шеи. Убийца, как видно, меньше его ростом и пустил

в ход боевой топорик латника или другое подобное оружие,

потому что лохаберская секира снесла бы верхнюю часть

черепа. Так или иначе, он лежит мертвый, с размозженной

головой, и рана, скажу я, ужасна.

– Непостижимо! – сказал Генри Уинд. – Он заходил ко

мне вчера в полночь в наряде танцора. Был вроде как в

подпитии, но не шибко пьян. Он мне что-то наплел, будто

за ним гнались какие-то озорники и ему грозит опасность…

Но, увы, ты же знаешь, что это был за человек! Вот я и

подумал, что он расхвастался, как всегда, когда захмелеет,

и – да простит меня милосердная дева! – я отпустил его,

отказавшись проводить, и поступил бесчеловечно. Святой

Иоанн мне свидетель, я пошел бы провожать каждого, кто

нуждается в защите, а уж тем более его, с кем я часто ел за

одним столом и пил из одной чаши. Но кому во всем роде

человеческом могла прийти в голову блажь расправиться с

таким безобидным простаком, способным причинить дру-

гому вред разве только пустой болтовней!

– Генри, он был в твоем шлеме, в твоем кафтане буй-

воловой кожи, при твоем щите… Как он их получил?

– Он просто попросил их у меня на одну ночь, а я был в

расстройстве и рад был поскорее от него отвязаться. Я и

праздника не справлял и не хотел никого принимать – все

из-за нашей с вами размолвки.

– Бэйли Крейгдэлли и все наши умнейшие советники

того мнения, что убить замышляли тебя и что ты должен

отомстить как подобает за нашего согражданина, приняв-

шего смерть, предназначенную тебе.

Смит не ответил. Они уже вышли из сада и шагали

пустынной улочкой, по которой рассчитывали дойти без

помехи до ратуши, избегнув встреч и праздных расспросов.

– Ты молчишь, сынок, а нам еще надо о многом пого-

ворить, – сказал Саймон Гловер. – Ты подумай о Моди,

вдове убитого, – ведь если она против кого-нибудь возбу-

дит дело об обиде, нанесенной ей и се осиротевшим детям,

то по закону и обычаю ее должен поддержать во-

ин-заступник, потому что, кто бы ни был убийца, нам ли не

знать, каковы они, эти приспешники знати: заподозренный,