Купидона, – а нынче, как я посужу, сама превратилась в ту

же бродяжку потешницу! Право, я рад, что вы, моя милая

тетушка Шулбред, делили компанию с нашей влюбленной

четой: уж вы-то не допустите никакого непорядка.

– Вы ко мне несправедливы, дорогой отец, – сказала

Кэтрин, чуть не плача. – Меня привела сюда совсем иная

забота, чем вы полагаете. Я пришла, потому что… потому

что…

– Потому что ты ждала найти здесь мертвого жениха, –

подхватил ее отец, – а нашла живого, готового принять

изъявление твоих добрых чувств и ответить на них. Не будь

в том греха, я от всей души поблагодарил бы небо, что тебя

захватили врасплох и наконец заставили признаться, что ты

женщина. Саймон Гловер недостоин иметь дочерью чис-

тейшую святую… Ладно, не гляди так жалостно и не жди

от меня утешения! Так и быть, я перестану потешаться над

тобой – но только тогда, когда ты соизволишь утереть

слезы или признаешься, что плачешь от радости.

– Пусть я умру на месте за такие слова, – сказала бедная

Кэтрин, – но, право, я сама не знаю, откуда эти слезы.

Только поверь, дорогой отец, и Генри тоже должен пове-

рить, я никогда не пришла бы сюда, если бы… если бы…

– Если бы не думала, что Генри уже не может прийти к

тебе, – подсказал отец. – А теперь пожмите друг другу руки

на мир и согласие и дружите, как пристало двум Валенти-

нам. Вчера было заговенье, Генри. Будем считать, что ты

исповедался в своих безрассудствах, получил отпущение и

очистился от всех лежащих на тебе грехов и вин.

– Ну нет, отец Саймон! – возразил Смит. – Сейчас, ко-

гда вы можете спокойно выслушать меня, я поклянусь на

евангелии и призову в свидетельницы мою старую няню,

тетушку Шулбред, что по этой части…

– Нет, нет, – перебил Гловер, – к чему опять будить

разногласия, которые нужно забыть!

– Слушай ты, Саймон!. Саймон Гловер!. – доносилось

между тем снизу, с улицы.

– Верно, сынок Смит, – сказал внушительно Гловер, – у

нас другое дело на руках. Нам с тобою нужно немедленно

идти в ратушу. Кэтрин до нашего возвращения останется

здесь под присмотром тетушки Шулбред, а потом, так как в

городе неспокойно, мы с тобою, Гарри, вместе отведем ее

домой, и посмотрю я на того смельчака, который попро-

бует нас задеть!

– Ну вот, дорогой отец, – улыбнулась Кэтрин, – теперь

ты принимаешь на себя роль Оливера Праудфьюта, доб-

лестного горожанина, собрата Генри Смита по оружию!

Лицо ее отца омрачилось,

– Ты сказала, дочка, колкое словцо, но ты еще не зна-

ешь, что случилось… Поцелуй его, Кэтрин, в знак проще-

ния.

– Ну нет, – возразила дочь. – Я и без того была к нему

слишком милостива. У него еще будет время требовать

награды, когда он благополучно доставит домой свою за-

блудившуюся девицу.

– А до тех пор, – сказал Генри, – я на правах хозяина

дома потребую того, чего ты мне не хочешь разрешить на

иных основаниях.

Он заключил девушку в объятия, и ему разрешено было

сорвать поцелуй, который она не хотела подарить ему сама.

Когда они спускались по лестнице, старик положил

руку Смиту на плечо и сказал:

– Генри, самые горячие мои пожелания исполнились,

но угодно было святым, чтобы это свершилось в трудный и

страшный час.

– И то верно, – сказал Смит. – Но ты знаешь, отец, если

и часто бывают беспорядки в Перте, зато длятся они по

большей части недолго. – И, отворив дверь, которая вела из

его жилища в кузницу, он крикнул:

– Эй, друзья! Энтон, Катберт, Дингвел и Ринган! Чтоб

ни один из вас не тронулся с места, пока я не вернусь.

Будьте верны, как мечи, которые я научил вас ковать. По-

лучите каждый по французской кроне и веселое шотланд-

ское угощение на всех, если не ослушаетесь моего приказа.

Я оставляю на вас драгоценное сокровище. Хорошенько

сторожите дверь… Маленький Дженкин пусть ходит вверх

и вниз по проулку, а вы держите оружие под рукой на

случай, если кто подступится к дому. Никому не откры-

вайте дверь, покуда мы не вернемся – отец Гловер или я.