еще раз призываю тебя: позаботься о спасении своей души

и во славу небес раскрой нам правду. Не твой ли господин,

сэр Джон Рэморни, побуждал тебя на столь гнусное дея-

ние?

– Нет, – отвечал простертый на земле негодяй, – кое-кто

повыше. – И он указал пальцем на принца.

– Тварь! – вскричал с изумлением герцог Ротсей. – Ты

посмел намекнуть, что твоим подстрекателем был я?

– Именно вы, милорд, – нагло ответил убийца.

– Умри во лжи, окаянный раб! – вскричал принц.

И, выхватив меч, он пронзил бы им клеветника, когда

бы не остановил его словом и делом лорд верховный кон-

стебль:

– Простите мне, ваша милость, но я отправляю свои

обязанности – подлец должен быть передан в руки палача.

Он недостоин умереть от чьей-либо еще руки, и меньше

всего от руки вашего высочества.

– Как! Благородный граф, – сказал во всеуслышание

Олбени в сильном волнении, истинном или притворном, –

вы дадите этому псу уйти отсюда живым, чтобы отравлять

уши людей наветом на принца Шотландского? Говорю вам,

пусть его здесь же изрубят в куски!

– Извините меня, ваша светлость, – сказал граф Эррол,

– но я обязан оказывать ему защиту, пока не свершилась

казнь.

– Так вздернуть его немедленно! – сказал Олбени. – А

вы, мой царственный племянник, что вы стоите, точно

окаменели от изумления? Соберитесь с духом… возра-

жайте осужденному, клянитесь… объявите именем всего

святого, что вы и знать не знали со этом подлом умысле.

Смотрите, люди переглядываются, шепчутся в сторонке.

Голову дам на отсечение, что эта ложь распространится

быстрее, чем божья правда… Обратитесь к ним, мой цар-

ственный родич. Неважно, что вы скажете, лишь бы вы

отрицали уверенно и твердо.

– Как, сэр! – молвил Ротсей, он одолел наконец немоту,

которая нашла на него от неожиданности, от чувства уни-

жения, и с высокомерным видом повернулся к дяде. – Вы

хотите, чтобы я положил на весы слово наследника короны

против клеветы презренного труса? Кто может поверить,

что сын его короля, потомок Брюса, способен ставить за-

падню, посягая на жизнь бедного ремесленника, пусть

думает в свое удовольствие, что негодяй сказал правду.

– Я первый же этому не поверю, – сказал, не раздумы-

вая, Смит. – Я всегда был почтителен к его высочеству

герцогу Ротсею, и никогда не дарил он меня недобрым

словом или взглядом, не чинил мне зла. Я и подумать не

могу, чтоб он замыслил против меня такое низкое дело.

– А это почтительно – сбросить его высочество с ле-

стницы на Кэрфью-стрит в ночь на святого Валентина? –

сказал Бонтрон. – И как вы думаете, за такую услугу дарят

добрым взглядом или недобрым?

Это было сказано так дерзко, представилось столь

правдоподобным, что уверенность Смита в невиновности

принца поколебалась.

– Эх, милорд, – сказал он, горестно взглянув на Ротсея,

– неужели ваше высочество умышляли лишить жизни не-

повинного человека за то, что он по долгу чести вступился

за беззащитную девушку? Уж лучше бы мне было умереть

на этой арене, чем остаться в живых и услышать такое о

правнуке Брюса!

– Ты славный парень, Смит, – сказал принц, – но я не

могу ожидать от тебя, что ты станешь судить разумней, чем

другие… Тащите преступника на виселицу и, если хотите,

вздерните его так, чтобы он задохся не сразу: пусть плетет

свою ложь и клевещет на нас до последней своей не

слишком близкой минуты!

С этими словами принц отвернулся от арены, полагая

ниже своего достоинства замечать, как мрачно все коси-

лись на него, когда медленно и неохотно расступалась пе-

ред ним толпа, и не выразил ни удивления, ни досады при

глухом ропоте и вздохах, какими его провожали. Лишь

немногие из его приближенных шли следом за ним с поля,

хотя сюда явилось в его свите немало видных особ. Даже

горожане из низших слоев отступились от несчастного

принца, о нем и раньше шла дурная слава, позволявшая

обвинять его в легкомыслии и бесчинствах, теперь же са-