вращено к жизни в этот божий день, а он лежит непод-

вижный и окоченевший и не знает ни здоровья, ни болез-

ни!. Ох, горе мне, горе!. Но возьмите же четки и вспоми-

найте о его чистой душе, когда станете перебирать их, он

скорей освободится из чистилища, если добрые люди будут

молиться за спасение его души.

– Убери свои четки, кума, я не умею показывать фо-

кусы, не знаю никаких знахарских ухищрений, – сказал

лекарь: растроганный сильнее, чем сам ожидал при чер-

ствой своей натуре, он упирался, не желая принять жуткий

дар. Но последние его слова задели монаха, о чьем присут-

ствии он забыл, когда произносил их.

– Это что же, господин лекарь? – сказал доминиканец. –

Молитву по усопшему вы приравниваете к скоморошьим

фокусам? Слыхал я, будто Чосер, английский стихотворец,

говорит о вас, лекарях, что вы хоть и ученые, да не по

святому писанию*. Наша матерь церковь долго дремала, но

глаза ее ныне раскрылись, и она начинает различать, где ее

друзья, а где враги. Я верно вам говорю…

– Что вы, досточтимый отец! – перебил Двайнинг. – Вы

же не дали мне договорить! Я сказал, что не умею творить

чудеса, и собирался добавить, что церковь, конечно, могла

бы сотворить непостижимое, а потому богатые четки сле-

дует передать в ваши руки, ибо вы, перебирая их, прине-

сете больше пользы душе усопшего.

Он набросил четки на руку доминиканца и выбрался за

порог дома скорби.

«Удивительно, что меня привели сюда – и в этот час! –

сказал он про себя, когда вышел на улицу. – Я не больно-то

верю в такие вещи… а все же, хоть это и пустая блажь, я

рад, что спас жизнь младенца, висевшую на волоске… Но

пойду-ка я поскорей к другу Смазеруэллу, он мне, конечно,

понадобится в деле с Бонтроном. Вот и выйдет, что я в этом

случае спас две жизни, а сгубил только одну».

ГЛАВА XXIII

То кровь его, а не бальзам*,

Он кровью умащен …

Она взывает к небесам:

«Да будет отомщен!»

«Уран и Психея»

По решению городского совета обряд должен был со-

стояться в соборе святого Иоанна Пертского: поскольку

Иоанн считался покровителем города, казалось, что здесь

испытание должно было пройти с наибольшим успехом.

Церкви и монастыри доминиканцев, картезианцев и других

монашеских орденов щедро одаривали и король и знать, а

потому горожане единодушно решили, что надежней будет

положиться на суд «своего святого – старого доброго Ио-

анна», в чьей благосклонности они не сомневались, и

предпочесть его новым покровителям, которым домини-

канцы, картезианцы, кармелиты и прочие построили новые

обители вокруг Славного Города. Извечная тяжба между

белым и черным духовенством придала остроту этому

спору о выборе места, где должно свершиться чудо при

прямом воззвании граждан к богу для изобличения пре-

ступника. И городской писец так ревностно ратовал за то,

чтобы предпочтение было отдано собору святого Иоанна,

как будто и святые в небесах делились на две партии и одна

из них держала сторону Славного Города, другая же была

его противницей.

В связи с выбором храма строилось и разрушалось не-

мало мелких интриг. Но все же городской совет, полагая

это делом высокой чести для города и уповая на справед-

ливость и неподкупность своего покровителя, постановил

доверить исход божьего суда влиянию святого Иоанна.

Итак, с большой торжественностью, как требовал слу-

чай, отслужили обедню, после чего собравшиеся, обстоя-

тельно и горячо помолившись, приготовились воззвать к

небу, чтобы оно прямым своим знамением произнесло суд

о загадочном убиении несчастного шапочника.

Сцена являла ту впечатляющую торжественность, какая

всегда отличает обряды католического богослужения.

Восточное окно, богато и затейливо расписанное, пропус-