Смитом состояния также и столовой, хотя кое у кого, как,

например, у Саймона-перчаточника, обедали в особой

комнате, а не там, где шла стряпня. В углу этого помеще-

ния, прибранного с необычайным пристрастием к чистоте,

сидела старуха, которую по ее опрятному платью и по то-

му, как ровно была накинута ее пунцовая шаль, спадавшая

с головы на плечи, можно было принять и за более важную

особу, чем ключницу Смита. Но именно в этом, и ни в чем

другом, было жизненное назначение Лакки Шулбред. Ут-

ром ей так и не пришлось побывать у обедни, а сейчас она

удобно расположилась у очага, и с левой ее руки свеши-

вались до половины перебранные четки, прочтенная до

половины молитва замирала на ее губах, ее полузакрытые

глаза боролись с дремотой, покуда она ждала, когда вер-

нется ее питомец, и гадала в недоумении, к которому же

часу он явится домой. Она вскочила, услышав, что он во-

шел, и остановила на его спутнице взгляд, выразивший

поначалу крайнее удивление, а затем изрядную досаду.

– Святые да благословят ныне зеницу глаз моих, Генри

Смит! – провозгласила она с глубокой набожностью.

– От всего сердца – аминь! Подай нам поскорее, добрая

няня, чего-нибудь поесть, потому что бедная скиталица,

боюсь я, обедала совсем не плотно.

– И снова я прошу: да охранит богородица глаза мои от

злого наваждения сатаны!

– Да будет так, скажу тебе и я, добрая женщина. Но что

толку в твоем бормотании и молениях? Ты меня не слы-

шишь? Или не хочешь делать что приказано?

– Значит, это он… он как есть! Но горе мне! Это

все-таки дьявол в его обличье – а то с чего бы виснуть у

него на плаще какой-то девке?.. Ох, Гарри Смит, и не за

такие штуки люди называли тебя непутевым парнем! Но

кто бы мог подумать, что Гарри приведет случайную по-

любовницу под кров, где жила его достойная мать и где

тридцать лет живет его няня!

– Успокойся, старая, и образумься, – сказал Смит. – Эта

музыкантша никакая не полюбовница – ни моя и ничья,

насколько мне известно. Она с первым кораблем отправ-

ляется в Данди, и мы должны приютить ее до утра.

– Приютить! – повторила старуха. – Можешь сам при-

ютить этакую скотинку, если тебе угодно, Гарри Уинд, но я

не стану ночевать в одном доме с негодной девкой, уж будь

покоен.

– Ваша мать на меня рассердилась, – сказала Луиза, не

поняв, кто они друг другу. – Я не хочу оставаться здесь,

если это для нее оскорбительно. Нет у вас при доме ко-

нюшни или хлева? Пустое стойло отлично послужит

спальней для нас с Шарло.

– Именно! Я думаю, к такой спальне ты больше всего и

привыкла, – подхватила тетушка Шулбред.

– Послушай, няня Шулбред, – сказал кузнец, – ты

знаешь, как я тебя люблю и за твою доброту и в память

моей матери, но клянусь святым Дунстаном, который за-

нимался одним со мной ремеслом, в своем доме я сам хочу

быть хозяином, и если ты уйдешь от меня, не имея к тому

других оснований, кроме своих нелепых подозрений, то уж

измышляй потом сама, как ты откроешь дверь, когда вер-

нешься, потому что от меня тебе помощи не будет, так и

знай!

– Хорошо, мой мальчик, но все-таки я не осрамлю свое

честное имя, которое ношу вот уж шестьдесят лет. Мать

твоя того себе не позволяла, не позволяю себе и я водить

компанию с горлодерами, да фокусниками, да певицами, и

уж не так мне трудно будет найти себе жилье, чтобы ос-

таваться под одною крышей с такой вот бродячей прин-

цессой.

С этими словами строптивая домоправительница при-

нялась поспешно налаживать для выхода свою тартановую

накидку, пытаясь надвинуть ее вперед, чтоб не было видно

под ней белого полотняного чепца, края которого обрам-

ляли ее изрезанное морщинами, но все еще свежее, со

здоровым румянцем лицо. Управившись с этим, она взяла в

руки палку, свою верную подругу в странствиях, и двину-