– Значит, ты – самый недостойный? – спросил Терик, недоверчиво хлопая ресницами.

– Да, и надеюсь вновь оказаться недостойным, – кивнул альв. – А выгоды, которые получает Народ вышедшего, – на самом деле помощь, чтобы он мог вырастить более достойных кандидатов.

Когда Мбома закончил переводить, над поляной повисла напряженная тишина. Но Бран не дал змее раздумий свить гнездо в сердцах собратьев по успеху. Сказал значительно:

– Думаю, что многое сможет рассказать Костук. Ведь он маг, осиянный Даром.

Поэт

Костук вздрогнул, когда Мбома перевел вопрос альва. С новым интересом взглянул на Хорта, человека с удвоенным количеством тотемов. С виду тот прост, будто кожаный ремень, но таит много загадок. Такого в воде не утопишь и в огне не сожжешь.

– Много мудрости – много печали, – начал маг издалека. Говорить не хотелось, но скрывать что-то от тех, кто завтра наверняка погибнет, казалось преступлением. – А мудрость о том, что таит Последняя ночь, воистину способна величиной затмить небо и охватить землю.

Пауза пришлась кстати. Мбома повторил сказанное на языке цвергов, а Бран перевел на людское наречие. Хоть звучали чужие слова странно, что-то знакомое чудилось в них магу, умеющему складывать стихи.

– Мы не записываем прошлое, подобно вам, – продолжил Костук. – Записана у нас лишь «Книга Даров». Предания древности передаются изустно, и все, что знали отцы наши и деды, знаем и мы. Выбор пришел в мир в один год с Незримой Смертью, которую на севере называют годом Катастрофы. Но долгое время никто не ведал о Последней ночи, и лишь к названному уже тысяча девятьсот двадцатому году маги разных Народов прозрели почти одновременно. Почему? Я не знаю и как маг могу лишь предполагать. Произошли изменения в Силе. Сила стала иной после прихода Незримой Смерти, и изменение это закончилось как раз к тысяча девятьсот двадцатому году.

Вновь пауза, вновь журчит чужая речь. Как воспринимают ее слушатели, можно судить по состоянию тотемов. Зверинец вокруг человека невозмутим. Судя по всему, Хорт не узнает ничего нового. Гологоловый южанин в изумлении – что может ведать простой купец о Силе? Волк и Собака владыки Эрина внимательно слушают, но оба спокойны. Недоумение написано на лице медведистого северянина, такое же, как и на морде его тотема. Карие глаза смотрят строго, вопрошающе. Островитянин застыл в напряженном ожидании, надеясь уловить что-то важное именно для себя.

От разглядывания собеседников мага отвлекло вежливое покашливание.

– Прошу прощения, задумался, – сказал Костук и увидел понимающую улыбку на лице Брана. – После каждой Последней ночи потоки Силы по всему миру перераспределяются, меняют свое течение. – Поэтому ночь смены Цикла тяжела для магов. Но если Последнюю ночь два раза подряд выигрывает один и тот же Народ, то перераспределение не происходит. И мы думаем, что Последняя ночь – способ Творца узнать, какой из его Народов, его детей, более всего нуждается в поддержке. И оценивает он пришедших в Храм не по меркам смертных. Если альвы выиграли два раза подряд, значит, это нужно Творцу. Он не хочет гибели ни одного из Семи Народов и таким образом ее не допускает, придавая дополнительные силы слабейшему.

Едва умолкли голоса добровольных переводчиков, все заговорили разом. Костук некоторое время помолчал. Смутные видения мелькали в голове, мешали сосредоточиться. Когда смог собраться с мыслями, то обнаружил, что говорит айн, а Бран переводит:

– У нас на Островах считают, что Творец не знал точно, каким должен быть смертный, и посему сотворил семь разных Народов, а не один. Позволив нам вырасти и окрепнуть, он создал Последнюю ночь, дабы оценить, кто лучше, кто хуже. Почти две тысячи лет прошло к тому моменту от Творения – достаточный срок. Все мы разные, и среди нас выбирает Творец лучший Народ и пока не может выбрать. Но каждый выигравший наполняет чашу жребия своего Народа. Чья чаша окажется тяжелее к моменту гибели мира в шестнадцать тысяч триста восемьдесят четвертом году, тот Народ и возродится в новом, лучшем мире.

Едва закончил Истарх, взял слово Мбома:

– Я не маг и знаю мало. Но у нас болтают, что Последняя ночь...

– Так где же истина? – перебил его Хорт.

– Истина в том, что нужно ложиться спать, – произнес Бран резко, – и что в свежую голову придут гораздо более ценные мысли, чем в сонную.

Купец

Ночь прошла, сменилась утром. Ожидание сделалось невыносимым. Мбома весь извелся, глядя, как медленно, словно немощный старец, солнце передвигается по небосводу. Пытался заняться чем-либо, но состязания по стрельбе, которые затеял Бран, его не увлекли. Вот и ходил бывший купец по острову, яростно пиная встречающиеся сучья.

Когда вернулся на поляну, то застал знакомую картину – пылающий костер и птичьи тушки на вертелах из веток. Растекающийся от костра запах вызывал спазмы в желудке. Собранные плоды громоздились кучей, маня аппетитными розовыми боками.

Только Мбома собрался присесть, как земля зашаталась, будто волна прошла по острову. Очертания мира на миг расплылись в глазах. Купец принялся испуганно озираться и увидел Храм.

Там, где совсем недавно шумела роща, высилось здание настолько прекрасное, что у Мбома перехватило дух. Девятиступенчатая пирамида гордо и величественно возносилась к небесам. Нижний ярус был черен, подобно головешке, прочие семь повторяли радугу, от фиолетового до красного, а самый верхний сиял невозможной, неземной белизной.