– Безусловно, - с явным облегчением соглашается Виктор Арсентьевич.

– А потому и дружба с такой личностью, так сказать, не украшает вас. И вы об этой дружбе, по вашим словам, жалеете.

– Да, конечно, - вздыхает Виктор Арсентьевич.
– Но кто бы мог подумать.

– Так вот второй результат, которого вы хотите, это избавиться от пятнышка, которое эта дружба на вас все же бросила.

– Ну, пожалуй...

– Но чтобы достигнуть этих двух результатов, Виктор Арсентьевич, необходимо, чтобы вы были с нами полностью откровенны. Полностью. А сейчас, простите, я в этом не уверен.

– Вы считаете, что я что-то скрываю?
– вспыхивает Виктор Арсентьевич. Ну, знаете... у вас... у вас нет оснований!

– Точнее сказать, что-то недоговариваете. Такое, простите, у меня ощущение. Видите, я с вами вполне откровенен. Больше того, я искренне хочу вам помочь. Хочу добиться и первого результата, и второго. Но и вы, в свою очередь, мне помогите.

– Но... в чем же, по-вашему, я недоговариваю?
– растерянно спрашивает Виктор Арсентьевич.

– По крайней мере, в двух пунктах, - отвечаю я.
– Первый - насчет Льва Игнатьевича. Мне все же кажется, что вы его знаете. Просто вы боитесь второго пятнышка. Так ведь, согласитесь?

Я его уговариваю, как заупрямившегося мальчишку, и он, именно как заупрямившийся мальчишка, капризным тоном возражает:

– Нет, не так. Я его действительно не знаю.

– Ладно, Виктор Арсентьевич, отложим этот разговор, - предлагаю я. Подумайте. Все-таки лучше всего, если вы будете со мной до конца откровенны.

– Как угодно. Только...

Я наклоняюсь и кладу свою руку на его, как бы призывая не продолжать.

– Подумайте, - повторяю я.
– Мы еще увидимся. И тогда я вам скажу о втором пункте, где вы со мной не откровенны.

Я поднимаюсь. Разговор окончен. Совсем нелегкий разговор. Я вижу, как утомлен Виктор Арсентьевич. И сам я утомлен не меньше. Хотя время я провел с пользой, однако кое-какие детали состоявшегося разговора пока от меня ускользают.

Я возвращаюсь на работу только к середине дня. Рюмка коньяка и апельсин обед заменить, естественно, не могут. Когда же я узнаю, что и Кузьмич отправился перекусить, то уже решительно направляю свои стопы в сторону столовой. Кстати, столовая у нас очень неплохая, возможно потому, что над ней взяли своеобразное шефство сотрудники ОБХСС. Поэтому я стараюсь, когда возможно, обедать здесь. К сожалению, это далеко не всегда удается.

Сегодня здесь народу совсем мало, все-таки суббота. В основном обедают сотрудники нашего управления. Картина, в общем, обычная. Я подсаживаюсь к знакомым ребятам из другого отдела, и за интересным разговором обед пролетает быстро. Я даже не успеваю узнать все подробности одного ловкого мошенничества и обсудить вчерашнюю газетную заметку об одном нашем сотруднике, очень нас развеселившую своей розовой наивностью.

Когда я наконец поднимаюсь к себе, Кузьмич уже на месте. Прежде всего я ему подробно докладываю о своем разговоре с Купрейчиком, очень подробно. Это уже вошло у нас в привычку. Кузьмич слушает молча, не перебивая, то крутя в руках очки, то выравнивая на столе свои карандаши.

– Так, - наконец говорит он, когда я заканчиваю свой доклад.
– Совсем неплохо поговорили. Хотя и не все прояснилось. Не все.

– Но хоть видно, что еще надо прояснить.

– Именно что, - соглашается Кузьмич.
– Вот к примеру. Семанский, выходит, чуть не год дружил с Купрейчиком и вдруг решил навести на него шайку. Значит, и сам с ней недавно связался, так, что ли? А чем он промышлял до этого? Ведь он года два как работать бросил. Неясно. Еще более неясен этот Лев Игнатьевич, уж как хочешь. Пожилой, солидный человек, вон какой философ, и занимается квартирными кражами, шайку организовывает?.. Не верю. Что-то тут не так. Да и сам он отрекомендовался тебе, как... ну, делец, что ли, коммерсант, представитель чей-то. Предложение деловое сделал. И вдруг квартирная кража за ним. Не бывает так, милый мой.

– Да, - соглашаюсь я.
– Странно все это с Львом Игнатьевичем, не спорю.

– Боюсь, не ошибаешься ли ты, - качает головой Кузьмич.
– В кафе с тобой сидел не Лев Игнатьевич. Не может такой солидный человек квартирные кражи совершать. Он вот там, в кафе, на своем месте был, когда философствовал и деловые предложения делал. А Лев Игнатьевич с квартирной кражей у Купрейчика связан накрепко, через Чуму и Семанского.

– И с убийством, видно, тоже, - добавляю я.

– Именно что, - кивает Кузьмич и, вздохнув, заключает: - Нет, милый мой, скорей всего, ты ошибся. Бывает.

– Уж очень похожи.

– Тем более. Ну да поглядим еще. Если повезет, то ты с тем Павлом Алексеевичем еще встретишься. Он в понедельник звонить должен?

– Да.

– Ну вот. А пока пойдем дальше. Не нравится мне твой Купрейчик. Ты прав, что-то он недоговаривает.

– Что знаком с Львом Игнатьевичем.

– Это во-первых. А потом насчет Семанского. Проверим-ка на фабрике, появлялся там Семанский или нет и у кого. Ведь Купрейчик испугался, когда ты сказал насчет командировки этого Семанского, что не могло ее быть. Испугался или нет?