– Ой, это правда, Степан Ильич? Неужели это правда?

– Правда, правда, - сказал Калинников.
– Правдивей не бывает!

И пошел из операционной.

Глядя на свои ровные ноги, девочка заплакала.

С каждым днём я все больше прикипал душой к своему доктору. "А ведь он меня уже наполовину вылечил! Хотя бы тем, что я к нему привязался. По-человечески... Со мной такого еще не случалось".

Ученики и соратники уважали Калинникова, преклонялись перед ним, но это не мешало им показывать зубы, когда того требовали обстоятельства. Их любовь не была слепой. Я открыл это, когда попал на партсобрание.

Полуянов был парторгом, он и открыл его.

– На повестке, по сути, один вопрос: уход нашего директора в творческий отпуск для написания большой капитальной монографии. Степан Ильич уже неоднократно отказывался от отпуска, объясняя это тем, что у него много больных. Давайте без протокола и голосований... Кто что по этому поводу думает - высказывайтесь!

Сам Калинников находился за столом, опять что-то чертил на бумаге. (Как позже выяснилось, он все время обмозговывал новую конструкцию аппарата.)

В кабинете повисла тишина, выступать никто не изъявлял желания.

– Ну тогда я!
– снова поднялся Полуянов.
– Первое: мы уже давно привыкли, что Степан Ильич занимается буквально всем. Что ему положено и не положено, что обязаны делать за него другие.

– Например?
– не отрываясь от чертежа, спросил Калинников.

– Примеров много. Вот!
– Он указал на Красина.
– Вы, например, полностью подменяете работу зама по научной части.

Красик робко кивнул.

– Конкретней, - произнес Калинников. По всему было заметно, что этот разговор ему неприятен.

– Да во всем!
– вдруг встал сам Красик.
– Вы даже мою переписку с другими институтами проверяете!

– Ну и что же? Все письма должны составляться грамотно.

Заместитель по науке обиженно отозвался:

– До вас я их написал целую тысячу. И полагаю, что звания профессора для этого вполне достаточно. А вы хотите, чтобы все было только по-вашему!

Калинников промолчал.

Полуянов добавил:

– Или из-за какой-нибудь чепухи вы вместо завхоза можете полчаса отчитывать шофера. А пообедать, говорите, времени нет. На ходу хватаете куски. Не можем же мы вас из ложки кормить!

Шеф буркнул:

– К делу это не относится.

– В общем, так.
– Полуянов обернулся к присутствующим: - В приказном порядке, как коммуниста, как руководителя, как... не знаю еще кого, наша партийная организация должна заставить уйти Степана Ильича в длительный творческий отпуск. Какие еще предложения?

Опять встал Красик.

– Обижайтесь, не обижайтесь...
– проговорил он, - но я, Степан Ильич, солидарен с Полуяновым. Я вас понимаю. Вы столько лет добиваетесь самостоятельного института, естественно, вас волнует каждая мелочь. И все же я не могу полностью одобрить ваши действия. Например, им...
– Красик указал на группу молодых хирургов, - что им делать с теми больными, которые хотят оперироваться только у вас? Не знаете? А я вам честно скажу: прежде всего, в этом виноваты вы!

Калинников поднял глаза.

– Да, да! Вы! Тем, что вы все хотите делать сами, вы портите сотрудников! Вы не приучаете их к самостоятельности! Скажу больше: не скоро, но постепенно при подобной манере работать вы вообще перестанете доверять коллегам!

Красик показал на одного из врачей.

– Почему вы ему не даете оперировать?

Доктор ответил:

– У него получилось неудачно.

– Да, он не совсем точно составил костные отломки. Потом вы все исправили.

– Вот именно, - подтвердил шеф.

– Что "именно"?
– возмутился Красик.
– Ведь когда-то ему надо было начинать! Нет, Степан Ильич, вы просто начинаете побаиваться. Вдруг еще неудача, и институт первой категории полетит в тартарары! Так?

Калинников молчал.

– А им, молодым, на это наплевать. Им надо работать! Поэтому они и начинают подумывать об увольнении.

– Кто?
– сразу встрепенулся шеф.

– Сами потом узнаете. Но помните, Степан Ильич: если люди разбегутся, а институт построят, вот тогда вам действительно придется тащить всю эту махину самому.