— Извини меня. Я вовсе не хотел тебя оскорбить или обидеть. Я мало что знаю про шаманов, только то, что их изображают часто с бубнами да погремушками в руках и масками зверей на лице. Да еще танцующих, возле костра, с жертвенным ножом в руке.

Сова сменил гнев на милость…

— У твоего брата тоже есть бубен и жертвенный нож. И танцевать возле огня он еще будет, когда придет время. Я — шаман… Ты пока не веришь в это, как не верил в то, что станешь вождем. Но ты уже начинаешь отвечать не только за себя — за всех людей долины.

— Ладно. Их ссора затянулась, и они могут начать убивать друг друга!

— Сова не станет им мешать в этом.

— Я тоже… Давай подползем поближе. Мне интересно, до чего они, все же, договорятся.

Мы перебрались под самую ограду поселка — после прихода банды, людям пришлось поставить ее, по приказу Сыча. Здесь уже можно было услышать все, более отчетливо…

— Сыч! Зуб даю, их всего двенадцать! Он сам мне так сказал. А видели мы лишь двоих!

— Да? У тебя было больше двадцати боевиков, так какого хрена ты с ними разговаривал? Хватит, проявил себя уже… Девку упустил, людей потерял — сиди и не рыпайся. Из-за твоей дурости, в поселке станут слишком много думать, понял?

— Ну, так пошли меня, я их всех на пику поставлю! Только народу, побольше, дай…

Сыч смерил его тяжелым взглядом…

— Пока еще я решаю — кому и куда идти. И кто поведет — тоже. А тебе, лучше помалкивать.

Он оглянулся на сгрудившихся, в ожидании, бандитов и заорал:

— Живее, тля! Ходят, как сонные мухи! Чуха, вали сюда!

Я свел брови — к главарю подбежали Чуха, дебил и Циклоп — тот самый, что первым стал насиловать, обреченную на смерть, дочь Бороды…

— Живо! Бери человек двадцать — и за ограду. Эти двое не могли далеко умотать! Найди и притащи ко мне, хоть живыми, хоть мертвыми! Главное дело, поймай вождя ихнего! Дара! Ссука!.. — он зло выругался — Напрасно я не придавил его там, в лесу… ну да ничего — ошибочку исправим. Вернетесь, в форт пойдем. Камня на камне не оставлю от поганцев, всех урою!

Мы быстро бросились прочь — из поселка выбежало около двадцати человек.

Они рассредоточились и стали прочесывать местность. Пропуская мечущихся меж трав, разведчиков, мы вполголоса переговаривались между собой.

— Мой брат… Ты больше меня жил среди людей, а Сова уже отвык от них.

Почему эти люди такие? Так жестоки и злы? Я понимаю твою жестокость, она оправдана, хоть и страшна. Но они начали первыми — ни за что!

— Видишь ли, Сова… Сыч и его банда, они всю свою жизнь провели там, где нормальный человек просто бы не выжил. И у них всегда была своя жизнь.

Свое братство — насквозь лживое и гнилое, но братство. Спаянное не общими помыслами или идеями, хотя существовали и их идеологи, а общим страхом перед наказанием. И страхом — перед своими же. Уйти из этого братства, значит, подписать свой приговор. Завязать — стать презренным и попасть в число мужиков, то есть, тех, кого мне однажды Ната, очень точно назвала — серыми. Это не мое словно — это из их жаргона. А такого можно унижать, грабить, насиловать — как хочешь и где хочешь. Себя они, напротив, считают элитой, хотя, это просто накипь, которую вовремя не успели снять и выбросить за ненадобностью.

— Тогда почему их в свое время не уничтожила власть?

— Ты уже все забыл? Ты, на самом деле, давно ушел от людей… Есть такая пословица — ворон ворону глаз не выклюет! Те, кто был заинтересован в том, чтобы преступность сохранились, защищали их такими способами, которые и в голову бы не пришли обычным людям. Зачем? Любая власть всегда могла и всегда может справиться с любой, даже самой сильной мафией, если захочет.

Но — если захочет! Для этого не нужно много средств и людей, достаточно дать эту возможность народу.

— Но были влиятельные люди, которые не хотели, чтобы народ справился с уголовниками. Так?

— Конечно. Если народу некого будет бояться, зачем тогда народу сама власть?

Сова скупо усмехнулся:

— Что ж… Тех людей больше нет.

— Кто знает? Тихо…

Мимо нас прошло несколько человек. Я вжался в траву, стараясь даже не дышать, они стояли всего в двух шагах от наших голов…

— Куда они делись? Уже все прочесали, до самой опушки дошли.

— Да свалили они давно — не совсем же дурни! Кто будет ждать, на свою голову, пока его на кол посадят? Муха большой любитель этого дела…

— Ага. Ему, что баб трахать, что мужиков рвать — все едино. В кайф. Он в шахте двоих на лом посадил. И здесь — парня, из дальнего поселка. Тот так орал! Наши Мухе потом самому навешали — все жители после этого в болота подались. Ищи их после…

Говоривший, сплюнул на землю.

— Чуха с нас три шкуры сдерет, если не найдем никого.

— Вот пусть он вместе с Циклопом и шурует по кустам, а мне неохота свою башку под удар поставлять — кто его знает, где они сидят? Может, даже в этой вот траве затаились…