— Ааа!

Смешалось все. Крики и плач, стоны и рев! Нас было почти в половину меньше, но бандиты, от внезапности нападения, растерялись. Осыпаемые дождем, непрерывно падающих на их головы стрел, они беспорядочно бегали по лагерю, не пытаясь сгруппироваться и оказать серьезного сопротивления.

Сказалась вся сущность уголовников, думающих, прежде всего, о своей шкуре.

И, тем не менее, их оставалось еще достаточно. Отшвырнув под ноги остальным одного из бандитов, я рвался к тому шалашу, возле которого, от парней из болот отбивался Сыч и ещё пара мордоворотов. Ударом палицы, Сова свалил перебегающего нам дорогу молодого, завизжавшёго от страха, парня, и мы врезались в их кучу, раздавая удары направо и налево. Сыч, ощущая реальную опасность, выхватил из горящего рядом костра большую головню и с воплем стал размахивать ею перед собой. Кто-то из нападавших схватился за лицо, выпустив из рук дубинку. Тотчас телохранитель главаря вогнал ему свой нож в живот и провернул там пару раз, усиливая муки охотника.

Просвистела стрела, громила с удивлением посмотрел на плечо — там торчало древко стрелы. Он взвыл и, с налившимися кровью глазами, бросился на нас.

Меня обуяла жажда убийства:

— Смерть Клану!

Рёв десятка мужских и женских глоток обрушился на лагерь.

— Смерть клану! Смерть!

Сова пропустил громилу вперед и свалил его жестоким ударом. Мы оказались с

Сычем друг перед другом. Я не стремился к честному поединку — мразь надо просто уничтожать! И поэтому, когда промелькнувшая рука Совы всадила в его живот палицу, и тот заорал, забыв про меня, я ударом ноги сломал ему колено. Он упал на землю, скрючившись как червь. Сова наступил ему на ногу, а я поставил свою на его грудь. Индеец оборонял меня от мелькавших дубин и копий врага, я же склонился над главарем и спросил, старясь удержать хладнокровие…

— Где они?

Сыч захрипел, с ужасом смотря мне в лицо.

— Ну?

Он дрожащей рукой показал на шалаш.

— Пощади…

Я нагнулся и одним взмахом перерезал ему горло… он забился в предсмертной судороге. Мы, преодолевая преграды, подскочили к шалашу и стали срывали жерди, отбрасывали их в стороны.

— Смерть клану!

Женщины с завала стали спрыгивать вниз — они кинулись к раненым бандитам и стали безжалостно добивать их, всаживая свои ножи в грудь бывших мучителей! Часть бандитов сломалась, они кинулись к выходу из лагеря, направляясь вверх по ущелью, в горы. Несколько бандитов смели двух девушек с дороги и кинулись бежать, расталкивая друг друга. Ульдэ всадила в спину одного из них стрелу, но остальные успели скрыться за поворотом. Их было человек десять — я знал, что там есть, кому их встретить и остановить!

Схватка еще продолжалась, но уже бессмысленная для обороняющихся. На каждого врага накидывалось сразу двое-трое наших — стрелы и копья сделали свое дело. Все было залито кровью бандитов, и нашей тоже… Не менее половины нашего отряда нашло свою смерть в логове врага.

Сова отбросил последнюю жердь — на земляном полу, среди прелых листьев и травы, лежали со связанными руками и кляпами во рту Ната и Зорька. У

Зорьки текли по лицу слезы. Она сумела подняться на колени и так встретила нас, когда мы разнесли этот чёртов шалаш. Ната лежала лицом вниз. Я взмолился небу:

— Нет! Только не это!

Она была жива. Бандиты не успели убить девушек — их планы были несколько иными… Но моя юная жена была так жестоко избита, что сейчас находилась без сознания. Она сопротивлялась подонкам до последнего и сумела кому-то, уже в клане, выбить камнем глаз. Сыч хотел, после того, как они вдоволь натешатся их телами, прирезать Нату на глазах и в назидание остальным, но передумал. Девушек, сорвав с них одежду, избили и только то, что Сыч хотел в игре с нами придержать у себя на руках козырь, спасло их от смерти. Мы успели, практически, в последний момент — бандиты, распаленные двумя другими, ранее захваченными возле поселка, жертвами, требовали от Сыча, чтобы он отдал им и этих девушек… Ната, с трудом, открыла глаза — мешал огромный кровоподтек, на пол-лица — и тихо произнесла:

— Дар… Как больно, любимый…

Она вновь потеряла сознание. Я, обезумев от страха за неё, поднял девушку на руки. Ната безжизненно повисла на моих руках, запрокинув голову. Её тело было в синяках и ссадинах. Волнистые волосы, которым завидовала даже

Элина, были накручены на деревянную палку — ее пытали, подвешивая на ней!

На ногах проступали багровые полосы от ударов плетью — такие же, какие остались на моих плечах, после ударов нагайки Сыча. Правая рука была сломана и неестественно вывернута. Под грудью лиловым пятном расплылся огромный синяк.

Сова развязал плачущую Зорьку, и набросив на неё что-то из сорванной с бандитов одежды, стал утешать ее. Затем, высвободившись из её объятий, шагнул ко мне:

— Дар!

Я поднял на него полные отчаяния глаза.

— Не время, брат! Нас ждут! Несколько бандитов ушло в ущелье, а еще надо помнить о тех, кто последовал за девушками к водопаду!

Я опомнился — Элина!

— Вы трое! — я указал женщинам, подбежавшим к нам. — Оставайтесь здесь!

Кто ранен?

Оказалось, что таких было немного — всего четверо. Зато убитых насчитывалось двенадцать. Среди них были почти все охотники с болот и часть женщин поселка. Я быстро осмотрелся и, не скрою, с облегчением выдохнул — среди лежавших на земле тел, не было никого из моего форта… Остальные отделались более или менее легко. Я опустил Нату на землю. Женщины подложили под неё вязанку сухой травы и присела рядом.

Другая отошла к стонущему парню — им был один из молодых жителей посёлка.

За пару минут, мы обыскали лагерь и, обнаружив двух скулящих от страха уголовников, притащили их к костру. Они получили раны в схватке, но не они их тревожили, а страх перед расплатой… Один из них, совсем молодой, широко раскрыв глаза, как завороженный глядел, как Сова, с перекошенным от ярости лицом, вертит над его головой томагавком. Второй стоял на коленях.

Его руки были расписаны наколками. По какой-то забитости, плохо скрываемой парнем, я определил, что он не был одним из равных в этой стае. Но разбираться было некогда…