Шрифт:
* * *
Александру Гингеру
Лошади впадают в Каспийское море.Более или менее впадают, и, значит,Овцы сыты, а волки – едят Волгу и сено.О, гармония Логоса! И как же иначе?Серый волк на Иване-царевиче скачет(по-сибирски снежок серебрится),и море,которому пьяный по колено,зажигает большую синицув честь этой победы Человека.Человек, это гордо!Любит карась погреться в сметане,Чтобы милая щука поела, дремала.Перстень проглотил рыбу царского грека.Дважды два семь, не много, не мало.Солнце ясней, когда солнце в тумане.Солнце слабеет. Как бледно и серо.У Алжирского носа под самым ДеемТридцать пять тысяч одних курьеров. * * *
Да, утомило, надоело,Осточертело всё к чертям.Душа, хватай под мышки тело,Бежим в Эдем, бежим в Сезам!И слушает мольбу о чудеДуша, разглядывая сор:«Там воскресения не будет.Там тот же погребальный вздор.Там тоже ямы, трупы, речи,Смесь чепухи и требухи,И шевелит нездешний ветерЗаоблачные лопухи.Ни ада-с, сударь мой, ни рая-с…»Ну что ж. Ты слушаешь её.Молчишь, вообразить стараясьЗагробное житье-бытьё. * * *
Алексею Ремизову
В долине плача, в юдоли печали(Мели, Емеля, твоя неделя),Где гуси-лебеди пролетали,Мы заиграли, мы загуляли.Кисельные реки, молочный берег –И мы там были, и пели, и пили.По усам текло, а в рот – попало?Да нет, не попало, пиши пропало.Алёнушка, слушай – Лель на свирели,Уплыло горе в заморское море!Мели, Емеля, твоя неделя –Ай да люли, разлюли малина!Долина плача, моя долина. * * *
Задуматься, забыться, замечтаться,Заслушаться ночной тоски.Венеция, весна, и ночь, и пьяцца.Вот – хризантемы, видишь – орхидеи(Обрывки дыма и туман).Что ж, посидим, друг другу руки грея.Нет, волшебство едва ли возвратится,От лунных чар болят виски(Платить по счету: кьянти, асти, пицца).И мы идем, и в луже мокнет роза,А музыка – один обман,Как постаревшая Принцесса Грёза. * * *
Жизнь улыбалась, будто Царь-Девица,А нынче хочется развоплотиться.Очарованье, чары, волшебство?Нет ничего (но это – ничего).Да, превратились нежные соблазныВ гнилую падаль, в горестные язвы.Ну да, весна, сирень или герань,Но дело дрянь и тело просто рвань.Всё превратилось в горечь и усталость.Душа, бессмертная, поистрепалась.Душа гниёт, и пахнет бытиёОтравленным дыханием её. * * *
И жизнь – будто мельничный жернов на шее,будто бревно, рухнувшее на зеваку.Жизнь – как смерть, только нет в этой смерти покоя.Где он, покой, похожий на светлое летнее поле?Не золотые сады, в которыхживут Геспериды. Простодорога в ухабах, коровьем и конском навозе,и мы выходим в летнее милое поле.* * *
Я проживаю в мире инфузорий(Дом ноль-ноль минус в Тупике Микробов).Я казначей Содружества Бактерий.Мы там–танцуем–танец–стрептококков.Я улыбаюсь голубой Бацилле,Большой поклоннице литературы.Я пью коктейль с ценителями гноя,Разбавленный питательным бульоном,И что-то вроде столбняка находит.Звезда Бактерий блещет надо мною. * * *
Николаю Белоцветову
Казалось, становится небоЖемчужной, мерцающей розой,Рождался игольчатый стебельИз ветра, молчанья, мороза.А после и синяя розаОсыпала всё лепестками,Колола шипами мороза,Синела высоко над нами.Но сердце, озябшее, знало,Что это, конечно, не роза.И в жалких лохмотьях дрожалаПростушка по имени Грёза. * * *
Разлетается сердце темными комьями крови,Клочья души висят на терниях жизни –Колючая проволока судьбы, в шипах заржавелых.Так и терзайся при жизни в серном пламени ада,Связанный пленник, потрепанный, перегоревший.Что, освежает тебя холодный пепел мечтаний?* * *
Так и живу,жуком, опрокинутым на спину,жертва своей скорлупы.Беспомощно бьюсь,барахтаюсь, шевелюжалкими конечностями,членистоногий.Да, конечно, законы тяжести –спорить – напрасно.Уже занесен,уже надо мнойчерный сапог,любитель хруста.