На площади остались Акио - и еще трое. И много людей.

Когда их принялись расстреливать, как птиц, Тарег-сама приказал прекратить атаку и отступить. Сейчас все сидели в послеполуденном теньке и ждали. Кто, как и Намайо, подпирал спиной колонны галереи, кто-то выволок из лавки ковер и растянулся прямо на полу, кто-то сидел на ступенях тренькающего фонтанчика. От фонтана передавали мехи с водой - здесь всегда, всегда хотелось пить.

Говорили, что Тарег-сама ругался как тысяча демонов - мол, куда полезли без разведки. Еще говорили, что князь потребовал отправить в атаку парсов и горные части, кухбанийа - мол, их не жалко, да и не раз они себя позорили в этом походе. С этим Намайо и остальные аураннцы соглашались: безусловно, даже людям необходимо предоставить возможность погибнуть с честью - раз уж они не решились лишить себя жизни после того, как покрыли свои имена позором в битве при аль-Укаба и в ущельях Маджар. Но также говорили, что повелитель айсенов с разумным предложением Тарега-сама не согласился - и теперь все ждут, когда из боя выйдет отряд маридов.

Джинны, похоже, застряли при штурме дворца карматского вождя - в относительную тишину их площади время от времени долетал грохот, волнами накатывался слитный крик атаки. Сначала все вскидывались, потом надоело - и Намайо лишь лениво щурился и шевелил ушами, когда ветер доносил очередной раскат грома или гул рушащегося камня.

А солнце, тем временем, садилось. В тени ощутимо холодало.

Но самый главный холод источал храм на площади. Туда Намайо старался не смотреть - глаза сразу начинали смаргивать и слезиться. Оттуда... поддувало. От мерзостного, полуночного сквозняка тянуло в груди и под грудиной.

Аривара не сдержался и зарычал в сторону храма. Поворачивались и рычали многие - в основном, конечно, лаонцы. Лаонцы понятия не имели о манерах и воспитании. Впрочем, Намайо подумывал уступить чувствам и сделать то же самое. А пока просто отворачивался и глубоко дышал - хотя так можно было провалиться в медитацию.

Тени на площади удлинялись. Косой росчерк башни накрыл руку и лицо Акио. Холод продрал вниз по хребту, и Намайо все-таки зарычал. Словно это было командой, его свирепый клич подхватили многие - кто-то, правда, просто шипел и прижимал уши.

Закат стал угрожающе близок. После заката они этот храм не возьмут - ночью на открытом месте оставаться опасно. Уход из Хаджара означал повторный штурм и новый адский марш по знойным перепутанным улочкам, кишащим гулами, дэвами, ящерицами-ифритами и прочим отребьем, лишь внешне походящим на человека. В телах карматов шевелились тошнотворные гадины, и аураннец мог поклясться, что его меч ни разу не проливал столько демонской крови за один день.

За нерадостными мыслями Намайо едва не пропустил приближение Тарега-сама. Аураннцы один за другим припадали лбами к земле, приветствуя командующего. Копыта сиглави устало цокали по мелкому камню мостовой. Мариды, не тратясь на зримый облик, текли дымным шлейфом следом.

Подняв глаза, Намайо не удержался от горестного вздоха: князь уже ехал облаченным в белое. Ну что ж, этой ночью все слова уже были сказаны... Поэтому господин Меамори отставал от Тарега-сама всего на пол лошадиного крупа, наглядно показывая, что командует сейчас он. Что ж, князю нужно было сосредоточиться перед последним боем, а не отдавать приказы...

Меамори поднял руку и крикнул:

– Мариды пойдут вперед и выломают двери! Их задача - расчистить дорогу Тарегу-сама! Ваша задача - уничтожать тех, кто попытается спастись из мертвого храма! Никого не щадить! В атаку идем по моему сигналу!

Все встряхнулись - кому-то ведь и подремать удалось - и зарычали, теперь уже радостно. Но вот, другое дело...

Глава маридов склубился в свой всегдашний облик - чинный старик в большой полосатой чалме. Пальцы с длиннейшими золотыми ногтями пригладили длинную бороду. В другой руке марид держал меч холодного железа.

– Алииии!
– заревел он, поднимая оружие.

И черный дым стремительно потек на площадь.

Нетерпеливо фыркая и шевеля ушами, сумеречники начали выдвигаться в устье улочки.

Когда темные струи потекли вверх по фасаду оскверненного храма, сверху послышались дикие человеческие крики. Встреча с враждебным маридом может обернуться большими неприятностями: в недневном облике ползучий дымок - все равно что рука. С когтями. Страшно подумать, что она может сделать, если просочится в рот. Или в нос. Или в ухо.

Крики ужаса и боли нарастали. Облизывая губы, Намайо не сводил глаз с белой фигуры на бледном коне.

Резкое треньканье сдавшегося металла и грохот обвалившихся дверей - площадь так плотно заволокло дымом и пылью от рушащегося портала, что ворот не было видно - сказал все, что нужно.

Тарег-сама тронул сиглави и медленно скрылся в дыму.

Меамори спешился и опустился на одно колено, провожая своего князя в бой. Примеру аураннца последовали все остальные.

Внутри мертвая масджид раскрывалась бесконечными пролетами арок, разграничивающими длинные широкие залы. Вон ряды черных колонн с белыми арками - и под ними пол шахматных цветов. А вот пристроили новый зал - с пятнистыми розоватыми мраморными столбиками и пролетами из песчаника.

Коня Тарег отпустил еще у ступеней - и пожалел, что поехал через площадь верхом. Сиглави закидывал башку и пытался свечить - он не хотел умирать, совсем не хотел, а смерть ползла по этой площади, обвивалась вокруг ног, струилась над головой, и конь это чувствовал.