Митама настороженно пофыкал у локтя:

– Хм-хм-хм... а здесь и впрямь безлюдно...

– Кто ж здесь останется, - пробормотал Тарег.
– В такой-то компании...

И снова прянялся разглядывать ряды статуй вдоль стен. Они прибавились здесь совсем недавно - ашшариты избегали изображений живых существ. И правильно делали, по правде говоря. Для второго зрения все рисунки - даже дурацкие детские, нацарапанные на стене - виделись живыми и дрыгающимися. А уж статуи...

Зачем карматам они понадобились - непонятно. Да еще в таком количестве. Чтобы аль-Лат не было скучно в новом золотом теле? Впрочем, какая теперь разница...

Тарег еще раз огляделся, высматривая проблеск золота, и поморщился от отвращения.

В сумерках хен натащенные карматами архитектурные излишества вели себя воистину непотребно. Какое-то многорукое тваречудо, изваянное в бронзе, но оттого не менее подвижное, скреблось под мышками, ковырялось в ухе и трепало бесстыдно выпяченное мужское достоинство. Приглядевшись, Тарег брезгливо скривился: так это был еще и слон, но какой-то... человекообразный. Другое такое же уродище - видимо, на пару из Ханатты притащили - пользовало бронзовую же девицу, вдвое себя меньше, но очень гибкую. Девица с придыханием, как собака, раз за разом насаживалась на здоровенный орган слона-сластолюбца, сводя ягодицы и поводя грудями.

– Ну и нуу...
– протянул Митама.
– Ну и дряяяянь...

– В Ауранне в вашем, можно подумать, лучше...
– пробормотал Тарег.

Он все еще не мог найти глазами статую, которую ему так подробно описал Луанг Най.

– Ну уж такого-то гадства у нас нет!
– обиженно буркнул тигр.

– Да, у вас девушек в храме не бесчестят, у вас их в жертвенных целях сразу топят...
– рассеянно отозвался нерегиль.

– Это когда было!

– При отце нынешнего императора.

Тигр недовольно пробормотал:

– Так это когда было... Такого сейчас нет...

И вдруг охнул:

– Ох ты ж...

– Что "ох ты ж"?
– не понял сначала Тарег.

– Вон она, - прошептал тигр.

И нерегиль увидел ее.

Она стояла - точнее, сидела - в окружении других таких же айютайских дам. Те почти не двигались на своих постаментах, бесстрастно глядя вдаль. Как ни странно, в Айютайа боги оказались спокойными, благожелательными существами - впрочем, в основном безразличными к судьбе этого сумеречного народа. Они спокойно дремали в лагунах, озерах и больших реках или спали в горных пещерах. Возможно, поэтому айютайцы вспоминали о них только по большим храмовым праздникам - или когда нужно было сослать какого-нибудь беспокойного родственника в монастырь. Постриг отправлял бунтаря в обитель совершеннейшего покоя и равнодушия к окружающему миру. С сильными магами так и поступали. Тарегу не раз говорили, что в Айютайя он смог бы выжить только при храме: монахам запрещалось использовать силу в мирских целях.

Нерегиль медленно двинулся вглубь зала - словно боялся спугнуть... статую?...

Аль-Лат повернула к нему золотую голову.

Полнящие храм призрачные звуки мгновенно стихли.

Богиня улыбнулась. И сказала - не мысленной речью, а гулким, звучным металлическим голосом:

– Мне гораздо более по нраву мои изначальные изваяния...

И с тихим звоном браслетов указала в сторону, где раньше переливалась ниша михраба.

Теперь там было пусто. Расколоченную в прах арку замазали белилами. На голом заштукатуренном полу виднелось что-то белесое. Присмотревшись, Тарег понял, что видит грубую каменную статуэтку из известняка: женщина с едва намеченными чертами лица. В прижатой к животу руке длинной выпуклостью угадывалось копье.

В нескольких локтях от изваяния белым прямоугольником высился камень.

– И это тоже я, - прошелестела аль-Лат.

Это был тот самый Белый камень, который карматы вывезли из Таифа. Когда последователи Богини взяли городок, они отпраздновали возвращение своей святыни. Перед Белым камнем умерло шестнадцать человек. Трое мужчин. Девять женщин. Четверо детей, из них один младенец.

Вот и здесь перед Камнем было... место. Нерегиль замедлил шаг, потому что рядом с... местом у него перехватило дыхание - несмотря на полный Щит. Щит, ради которого он провел в медитации и созерцании всю последнюю неделю. Сила колебалась вокруг Тарега посверкивающей завесой, чуть мешающей зрению и скрадывающей краски. Но от места тянуло такой пронизывающей стынью, что в груди стало тесно и душно. Мрамор пола перед Камнем в хен казался... закопченным. Для обычного зрения там проявилась свежая, даже еще не загустевшая ярко-алая лужа.

– Почему ты их жалеешь?
– удивилась аль-Лат.
– Они же как водяные крысы. Совокупляются, рожают крысят - и жрут друг друга и падаль.

До статуи оставалось еще несколько шагов. С трудом отклеив взгляд от места, Тарег велел себе идти вперед.

– Зачем ты пришел сюда? Тебя прислали мои сестры? Кто ты такой? И что это у тебя на шее?

Остановившись прямо перед золотой фигурой, Тарег все-таки поднял голову и посмотрел в пустые, с едва намеченными зрачками, металлические глаза. И заставил себя разлепить смерзшиеся на нездешнем холоде губы:

– Я - Страж Престола. Мой господин, халиф Абдаллах аль-Мамун, велел мне избавить землю аль-Ахсы от твоего присутствия.

Смех аль-Лат едва не сбил нерегиля с ног - словно он стоял под бьющим колоколом ратуши. Отсмеявшись, богиня крикнула:

– Кто-кто?! Да как ты смеешь! Мое имя - Львица! А твое имя - крыса! На поводке у другой водяной, глупой и жадной крысы!

– Имя тебе - легион, - тихо сказал Тарег.

И вскинул в руке меч.

– Изыди.

Аль-Лат застыла. И вдруг сказала: