Зульфикаров Тимур
Шрифт:
Матушка ливень не победит не промоет крышу…
Матушка так сладко дально колыбельно утробно в облом-ный ливень спится мнится ворожится…
В ливень душа человеческая по струям восходит к небесам вечным
…Сынок сынок ты слышишь — там голоса…
Там на ночной глиняной несметной курчавой безумной реке голоса слышатся глухие…
Но их язык — древний первобытный забытый доарамей-ский…
Сынок это за мной!..
Это ночная ладья ночная святая златая галера на реке глиняной томится воздымается там где несутся стремнины хляби хребты горы водяные рассыпчатые бездонно глиняные первобытные…
Сынок ты слышишь как бьют весла по водам густым смоляным глиняным…
Такая вешняя река сносит потопляет кишлаки прибрежные…
И спящие в жарких одеялах становятся утопленниками глиняными ледяными…
И такая река забивает душной смертной глиной жабры и рты форелей…
И они выбрасываются умирать на берег где рыбарей насмерть унесло смыло…
Сынок такая река приносит однажды ночную золотую ладью…
Сынок слышишь — весла плещутся бьются о волны безысходные…
Это за мной…
Господь но я уже давно готова а твоя злата ладья пришла только сегодня…
Сынок вот видишь я приготовила смертное последнее свое белье богоугодное богомольное заупокойное загробное…
Господь!..
Сынок!.. Смертное саванное гробное белье мое уже давно тайком от тебя приготовлено…
И она вынимает из-под подушки старенькую белоснежную долгую рубаху…
Сынок!.. Рубаха гробная ветхая как плоть моя!..
Господь!..
Сынок пойдем из кибитки к золотой ладье! скорей! а то она уйдет по реке…
А то река уйдет в берега и обмелеет и галера схлынет сбежит по реке обмелевшей…
Сынок возьми мой золотой нательный крестик а я простой оловянный взамен надену…
Там в тех краях золото не ходит и не ценится…
И она снимает с шеи золотой крестик и протягивает его мне…
И надевает вместо него припрятанный оловянный крестик последний…
Сынок бежим спешим из кибитки а не то уйдет моя ладья золотая святая милая загробная заупокойная галера…
Сынок слышишь как нетерпеливо бьют весла у нашей текущей в глиняных волнах струях бедной грушевой кривой двери…
Она забыла вставные зубы свои в стакане с родниковой водой и потому шепчет пустынным нищим ртом…
И я рыдаю но в ливень не слышно слез…
…Матушка родимая спите…
Сон это… от ливня… от реки глиняной…
Этот сон вам ливень и река глиняная бушующая сон сон навевают нашептывают…
Нет никакой на реке ночной ладьи галеры…
Наденьте матушка вспять ваш золотой крестик…
Похороните до поры далекой под подушкой ваше белье тщетно смертное…
…Сын быстрей… отвори дверь… Проводи меня к ладье пока река не обмелела не вернулась в тошные бреги бреги бреги…
Я улыбаюсь и отворяю дверь…
И речная сырая глиняная свежесть из ночи из реки близкой близкой разъяренной веет веет веет…
Ай как свежо! как хорошо!..
Как пахнет травами и деревами заповедными и чашковым боярышником в ливне пряно пьяно духмяно расцветшем!..
Почему-то я вспоминаю древнее изреченье: «В назначенный час высыхает и дерево растущее в воде…»
А моя кибитка вся в ливне и вся в близкой бушующей реке…
…Сын пусти меня к реке к ладье…
Прямо у кибитки на неистовой реке во тьме стоит золотится колеблется древняя ладья многовесельная галера трирема.
И двадцать гребцов яро туго бьют вспять всласть хлещут веслами по реке чтоб галеру держать у кибитки…
И не дать ей навек сползти уйти по реке…
…Сын пусти меня…
Она тщится пройти за мной но я не пускаю ее из кибитки к реке к ладье…
Какой-то темный гортанный Муж в ливне в длинном мокром блестящем хитоне плаще что ли стоит на высокой шаткой корме…
И гортанно кричит на древлем нечеловеческом птичьем языке…
Оййййххххо!.. О!..
Харон что ли перевозчик мертвых с золотой ветвью персе-фонских рощ…
Но Харон течет лишь в подземных реках а не в земных да и Харон стар а этот яро млад…