Осмотрвъ свое имущество, президентша съ важностью удалилась въ спальню; она не желала видться съ исполнителями судебной власти, но не смотря на всю вжливость послднихъ, они не могли обращать вниманія на капризы пожилой дамы и принуждены были предложить ей нсколько вопросовъ на счетъ внутренней обстановки и вещей, находящихся въ стнахъ виллы. Узнавъ, что устройство квартиры принадлежало покойному господину Ремеру, слдователь попросилъ почтенную особу переселиться въ одну изъ отдаленныхъ комнатъ, потому что спальню нужно было немедленно опечатать.

Теперь началась новая бгатня и суматоха; старую мебель президентши переносили изъ корридора въ маленькую комнатку, на двор выколачивали заброшенныя, полосатыя перины и вывтривали коричневое, выцвтшее одяло, не смвшее уже нсколько лтъ попадаться на глаза важной барыни, привыкшей къ мягкому атласу и пушистому бархату.

Горничная старалась какъ можно уютне устроить комнату, что-бы заслужить благодарность своей госпожи. На маленькомъ столик возл окна она симетрично разставила лиственныя растенія, добытыя ею изъ зимняго сада, а на комод разложила различныя вещи, спасенныя изъ спальни, которыя были особенно дороги для избалованной аристократки. Но пожилая дама все таки не замчала ея стараній, она молча сидла возл окна, уставивъ неподвижно глаза на павильонъ, стны котораго просвчивали изъ за густой зелени высокихъ деревъ. Теперь только она замтила какой волшебный замокъ былъ сдланъ изъ ненавистнаго для нея „вдовьяго помщенія.“ Дорогія, кружевныя занавси висли за зеркальными стеклами оконъ, гладкій паркетъ блестлъ какъ зеркало, мягкая мебель, рдкія картины на стнахъ, живопись на потолкахъ, люстры и висячія лампы, все это сіяло блескомъ новизны; даже кухня блестла чистотою и опрятностью. Этотъ прелестный уголокъ долженъ былъ принадлежать ей до конца ея жизни, а между тмъ были дни, когда она съ презрніемъ отталкивала его ногою, – а теперь! Какой ужасный переворотъ въ судьб.

Между тмъ Флора напрасно боролась за свои вещи; вс аргументы и показанія прислуги оказались ничтожными, слдователь ршительно отказалъ двиц Мангольдъ въ выдач ей уложенныхъ сундуковъ, настаивая на томъ, что все находящееся въ дом должно быть опечатано, а посл каждый можетъ по закону вытребовать свои вещи.

Посл этого никто въ дом не противорчилъ дйствіямъ комисіи. Вс живые цвты, разставленные по окнамъ залъ и гостинныхъ были убраны въ оранжереи; поминутно слышался скрипъ дверей, шумъ запираемыхъ замковъ и закладываемыхъ ставень. Страшно было заглянуть въ темныя, безмолвныя комнаты! Въ коридорахъ слышался громкій ропотъ недовольной прислуги, собиравшейся въ тотъ-же день покинуть аристократическій домъ, и только одинъ садовникъ остался и помстился въ людской.

Въ то время, какъ внизу происходилъ весь этотъ шумъ и безпорядокъ, больная двушка въ верхнемъ этаж готовилась переселиться въ лучшій міръ.

Въ комнату Генріэтты не входила судебная комисія, – все что окружало страдалицу, было ея собственностью. Ничто не могло тревожить душу умирающей, ничто не заставляло ее оглядываться на земное ничтожество. Глаза ея спокойно смотрли на розоватое небо и какъ будто наблюдали за летавшими ласточками, поминутно мелькавшими мимо открытаго окна спальни.

Еще вчера тонкія струйки дыма, тянувшіяся со стороны развалины, напоминали бдной двушк о несчастіи бднаго Морица, къ которому она всегда чувствовала привязанность, но теперь ничто не вызывало въ ней воспоминаній о минувшихъ ужасахъ.

Докторъ молча сидлъ возл кровати Генріэтты; онъ не спускалъ глазъ съ блднаго лица страдалицы, на которое смерть съ страшною быстротою накладывала свою неизбжную печать: пульсъ больной бился съ такими долгими промежутками, точно боролся съ жизнью какъ волна борется съ бурей, стараясь отъ времени до времени еще разъ омыть берега покинутой земли.

– Флора! – прошептала Генріэтта и взглянула на Брука.

– Позвать ее? – спросилъ онъ, вставая.

Больная слегка покочала головою.

– Ты не будешь сердиться на меня, если я пожелаю остаться съ тобою и съ Кети до тхъ поръ, пока… – она не кончила и медленно взяла съ одяла нсколько листьевъ поблекшей зелени виноградника. – Я не хочу напрасно тревожить ее, и она будетъ мн за это благодарна. Вдь Флора врагъ всхъ трогательныхъ сценъ, а ты передашь ей только мое прощаніе, Лео.

Докторъ молча наклонилъ голову; въ нсколькихъ шагахъ отъ него стояла Кети! Сердце молодой двушки билось едва слышными ударами, умирающая совершенно невольно коснулась до такихъ отношеній, которыя уже не существовали боле. Кети боязливо взглянула на лицо доктора, оно было серьезно и совершенно спокойно; страданія больной нельзя было тревожить неожиданнымъ извстіемъ, а для подготовительныхъ разговоровъ не было больше времени. Глаза Генріэтты медленно закатывались.

– Какое ясное, розовое небо! – шепнула она едва слышно, – освобожденная душа радуется, что скоро погрузится туда на вки. – Но можно-ли будетъ заглянуть оттуда на землю? – Потомъ, съ трудомъ повернувъ голову, больная въ первый разъ посмотрла на Брука съ выраженіемъ искренней любви и едва слышно сказала: – я бы желала только видть, будешь-ли ты счастливъ, Лео; тогда душа моя будетъ спокойна!

Да, видно было, какъ горячо, какъ страстно она его любила, но робость и чрезмрная скрытность не позволяла ей признаться въ томъ даже передъ самою смертію.

Въ эту минуту какое-то сіяніе озарило прекрасное лицо доктора.

– Все измнилось къ лучшему для меня, Генріэтта, – сказалъ онъ трогательнымъ голосомъ. – Я смю надяться, что не проведу жизнь въ одиночеств, и увренъ что достигну наконецъ давно желаемаго семейнаго счастія. Довольна-ли ты, дитя мое? – Онъ осторожпо протянулъ къ себ маленькую, блдную ручку и крпко прижалъ ее къ губамъ. – Благодарю тебя, отъ всего сердца благодарю тебя, – прибавилъ онъ нжнымъ, слабымъ голосомъ.

Легкій румянецъ разлился вдругъ по впалымъ щекамъ умирающей; выраженіе счастія виднлось въ ея исхудаломъ лиц, когда она подняла глаза на младшую сестру, молча стоявшую возл кресла Брука; Кети видимо испугалась послднихъ словъ доктора и всми силами старалась скрыть свое горе.