Теперь 16-й армии пришлось отступить даже дальше, чем предусмотрительно предлагал Рокоссовский. 23 ноября советские части оставили Клин, а 25-го пал Солнечногорск. Немецким полководцам уже казалось, что достаточно решительного нажима – и советская столица падет к их ногам. Вечером 28 ноября 7-я немецкая танковая дивизия, захватив мост у Яхромы, прорвалась через канал Москва – Волга.

Сталин внимательно следил за развитием событий. Ухудшение обстановки на участке фронта Жукова заставило его ввести в действие в районе Яхромы 1-ю ударную, а южнее, за рубежом Белый Раст—Крюково, 20-ю армии из стратегического резерва. Разговаривая непосредственно с командующим 1-й ударной армией В.И. Кузнецовым, Сталин потребовал: «Прорыв обороны в районе Яхромы и захват противником плацдарма на восточном берегу канала представляют серьезную опасность для Москвы. Примите все меры к нанесению контрудара по прорвавшейся группировке противника. Остановите продвижение и отбросьте противника за канал. На вас возлагаю личное руководство контрударом».

Кузнецов выполнил приказание Верховного главнокомандующего. К 8 часам утра 29 ноября прорвавшиеся немецкие части были отброшены за канал. Выделенная Сталиным из своего резерва 20-я армия под командованием генерал-лейтенанта Власова имела в своем составе две кадровые стрелковые дивизии, морскую стрелковую бригаду и две стрелковые бригады из Московской зоны обороны. Кроме того, к армии были приданы две танковые бригады, артполк, два гвардейских минометных дивизиона и бронепоезд.

Однако в момент сосредоточения 1-й ударной и 20-й армий немецкие войска нанесли удар им встык. Заняв Красную Поляну, немцы вышли к Савеловской железной дороге, нацелившись на переправу через канал Москва – Волга. Это обеспокоило Сталина.

«Ночью, – вспоминал К.К. Рокоссовский, – меня вызвал к ВЧ на моем КП в Крюково Верховный главнокомандующий. Он спросил, известно ли мне, что в районе Красной Поляны появились части противника, и какие принимаются меры, чтобы их не допустить в этот пункт. Сталин особенно подчеркнул, что из Красной Поляны фашисты могут начать обстрел столицы крупнокалиберной артиллерией».

Рокоссовский пишет, что после его доклада о принимаемых мерах Сталин «информировал меня, что Ставка распорядилась об усилении этого участка войсками Московской зоны обороны… С утра началось наступление. Наши части, поддержанные артиллерийским огнем и мощными залпами «катюш», атаковали врага, не давая ему возможности закрепиться… к исходу дня немцы с их танками были выбиты из Красной Поляны».

И все-таки пустить в действие армии резерв Сталина заставили не вынужденные обстоятельства. Не для этого практически с начала немецкого наступления он копил резервы. Он не думал ограничиться отражением удара врага на основных направлениях. В ходе непрерывавшейся битвы он готовил силы для стратегического наступления.

Это был хорошо обдуманный маневр: остановить наступление противника и, не давая ему передышки, отбросить его силы с занятых позиций. Для осуществления этого плана на южном фланге обороны, в районе Рязани, позади Брянского и Западного фронтов дислоцировались 1-я ударная, 26-я и 61-я армии. По его приказу они были готовы вступить в действие в любой момент.

Еще одна резервная – 10-я армия под командованием генерала Ф.М. Голикова в составе девяти вновь сформированных и хорошо обученных дивизий располагалась в районе Тулы. Личный состав дивизий был призван из запаса. Дополнительно в 10-ю армию были еще включены вышедшие из окружения 239-я стрелковая и 41-я кавалерийская дивизии.

Замысел Сталина стал вырисовываться, когда 27 ноября части Калининского фронта Конева, ударив в стык немецких армий, перешли к активным действиям против 9-й армии Штрауса. В этот же день кавалерийский корпус П.А. Белова вместе со 112-й танковой дивизией и другими соединениями нанес Гудериану контрудар на Каширском направлении и отбросил его на 15 километров от Москвы.

Чаша весов, на которую Сталин и Гитлер относили свои военные ресурсы, стала неумолимо склоняться на сторону Красной Армии. Это отчетливо понял фельдмаршал фон Бок, и когда Гудериан попросил у него разрешения прекратить наступление, то 28-го числа он получил согласие. Однако 30 ноября фельдмаршалу позвонил начальник оперативного отдела генштаба Хойзингер.

Он спросил: «Фюрер хочет знать, когда можно будет объявить об окружении Москвы?» Не вступая с ним в объяснения, Бок попросил к телефону Браухича. Во время разговора с главнокомандующим сухопутными силами Бок признался: «Положение критическое. Я бросаю в бой все, что у меня есть, но у меня нет войск, чтобы окружить Москву. Противник понял наш замысел, и он сосредоточивает свежие силы севернее и южнее Москвы. Моя единственная надежда – продолжать фронтальное наступление. Но если это делать, то возникает опасность изнурительной схватки – такой, какая была под Верденом 25 лет назад. У меня нет желания принимать участие в такой битве. Я заявляю, что силы группы армий «Центр» подошли к концу».

Между немецкими командующими состоялся нервный диалог. Они не договаривали до конца, не произнесли слово «поражение», и разговор соскальзывал на второстепенные вопросы:

« Браухич : Фюрер уверен, что русские находятся на грани краха. Он ожидает от вас точного доклада, когда этот крах станет реальностью?

Бок : Командование сухопутных войск неправильно оценивает обстановку. Я десять раз докладывал за последние дни, что у группы войск нет сил для того, чтобы добиться успеха.

Браухич : Но за исход операции отвечаете вы!

Бок : У меня нет зимнего обмундирования!

Браухич : Ничего подобного, обмундирование было выделено!

Бок : Я заверяю вас, что оно не получено… ОКХ и фюрер неправильно оценили обстановку. Тот факт, что оно не получено, является для меня лучшим подтверждением тому, что ставка не знает настоящего положения… я повторяю, г-н фельдмаршал, что произошел огромный просчет. Командование сухопутных сил и сам фюрер, к сожалению, переоценили наши силы… Прошу доложить фюреру, что группа не может достигнуть намеченных рубежей. У меня нет сил».