Андрей Иванычъ не договорилъ.

— Что: ежели?.. Что: ежели?.. приставала къ нему Дарья Терентьевна.

— Да мало-ли что можетъ случиться, ежели двчонка начнетъ бгать на свиданія…

— Нтъ, ужъ этого больше не случится, ни за что не случится. Какъ песъ сторожевой, буду ее караулить, никуда одна изъ дома не уйду, а ежели и уйду, — то сейчасъ все ея верхнее платье подъ. замокъ.

— Все равно не укараулишь.

А Люба сидла у себя въ комнат и думала, какъ-бы ей узнать, изъ какой церкви священникъ крестилъ ее. Сегодня и думать нельзя было выпытывать это у отца или у матери — сейчасъ догадаются, для чего она это спрашиваетъ. Приходилось повременить, показать видъ, что покорилась отцу и матери, перестать дуться, что она и сдлала, выйдя къ обду притворно-веселая. Но отецъ и мать все-таки продолжали дуться на нее сами. Обдъ прошелъ натянуто. Вечеромъ, впрочемъ, были кое-кто изъ родственниковъ и знакомыхъ. Отецъ игралъ въ винтъ, мать услась играть въ мушку. Выла и тетка Любы, старшая сестра ея матери, вдова. Въ карты она не играла, а только сидла около играющихъ. У Любы мелькнула мысль спросить тетку, не знаетъ-ли та, изъ какой церкви священникъ крестилъ ее, Любу, и она тотчасъ-же отозвала отъ стола тетку.

— Послушайте, тетенька Марья Терентьевна, что я васъ хочу спросить, начала, Люба. — Вы помните, когда я родилась?

— Еще-бы не помнить, если покойникъ мужъ и крестилъ-то тебя.

— Вотъ, вотъ… А у меня вчера былъ разговоръ съ одной подругой. Та спрашивала, изъ какой церкви священникъ крестилъ меня. Вы этого не помните?

— Изъ какой… Вотъ ужъ этого-то… Да нтъ, помню… Вы тогда жили на Лиговк, близь Іоанна Предтечи, такъ, стало-быть, приходскій священникъ изъ церкви Іоанна Предтечи тебя и крестилъ.

— Да врно-ли вы это знаете?

— Кажется, что изъ церкви Іоанна Предтечи. Сдой такой священникъ. Да что-же ты у отца съ матерью-то не спросишь! Сестра! Дарья Терентьевна!

— Нтъ, нтъ… Вы теперь не спрашивайте маменьку. Что ее отъ картъ отрывать! перебила Люба тетку. — Я ее лучше потомъ сама спрошу. А что я васъ спрашиваю, такъ думала, что вы тоже знаете.

— Да знаю, знаю… Отъ Іоанна Предтечи. Ты — старшая. Ужъ ежели твои родители внчались у Іоанна Предтечи, то, стало-быть, и тебя крестилъ священникъ отъ Іоанна Предтечи. Сдой такой…

Въ это время игра въ винтъ кончилась и Андрей Иванычъ проходилъ по гостиной, гд сидла Люба съ теткой. Тетка тотчасъ-же остановила его.

— Андрей Иванычъ, вотъ у насъ разговоръ. Вдь вы съ Дарьей и внчались у Іоанна Предтечи, и всхъ дтей крестили у Іоанна Предтечи?

Люба дернула было тетку за рукавъ, но Андрей Иванычъ уже отвчалъ:

— Да, да… Всхъ у Іоанна Предтечи, кром маленькой Кати. А Катю крестилъ священникъ изъ Владимірской церкви, потому что тогда мы уже жили въ Владимірскомъ приход. А вы зачмъ спрашиваете?

— Да такъ, разговоръ.

— Но дтей крестилъ не тотъ священникъ отъ Іоанна Предтечи, который насъ внчалъ, а другой. Я и звалъ тогда вотъ для Любы того, который насъ внчалъ, но онъ былъ болнъ. Это я какъ сейчасъ помню… А когда ужъ другія дти стали рождаться, то онъ умеръ. Это я отлично помню.

Сказавъ это, Андрей Иванычъ отправился въ другую комнату.

Люба сіяла отъ удовольствія. Теперь она знала, откуда надо добывать копію съ метрическаго свидтельства. Добыть свднія о своемъ крещеніи казалось ей очень трудно, но дались они ей легко. Она вздохнула свободно и повеселла.

«Завтра-же пошлю Виталію записку въ банкъ и увдомлю его объ этомъ», ршила она.

Гости отъ Битковыхъ разошлись рано. Въ двнадцать часовъ была подана холодная закуска и къ часу ночи уже никого изъ гостей не было. Домашніе начали расходиться по своимъ комнатамъ. Дарья Терентьевна принялась было опять выговаривать дочери за утренній поступокъ, но Андрей Иванычъ остановилъ ее, шепнувъ:

— Оставь. Все равно безполезно.

Люба пришла къ себ въ комнату, начала раздваться и чувствовала, что на душ ея было легко — она уже знала, гд нужно добывать копію съ ея метрическаго свидтельства. Снявъ съ себя платье и корсетъ и надвъ ночную кофточку, она тотчасъ ршила написать объ этомъ Плоскову записку, для чего тотчасъ-же раскрыла бюваръ на письменномъ стол и приготовила письменныя принадлежности. Записку она ршила послать черезъ горничную съ посыльнымъ рано утромъ. Приготовляясь писать, она хотла запереться въ комнат, но ключа въ дверяхъ все еще не было.

— Вдь эдакая мерзость! вырвалось у нея. — Ключъ не отдаютъ, платье верхнее грозятся запирать. Словно я арестантка какая!

Но писать покуда она еще медлила изъ опасенія, не войдетъ-ли въ ея комнату мать. Черезъ полчаса мать дйствительно заглянула въ комнату. Она была въ юбк и ночной кофточк и уже мягко проговорила:

— Прощай, непокорная. Что-жъ ты это въ постель-то до сихъ поръ не ложишься?

— Ахъ, Боже мой! Да дайте мн хотъ въ этомъ-то свободу имть! отвчала Люба.

— Свободу… Отъ большой свободы-то вы и балуетесь. Отецъ твой потатчикъ, а ежели-бы были строгіе родители, то за твой давишній поступокъ…

— Ахъ, оставьте, пожалуйста! Довольно.

— Ну, или и цлуй мать…

Люба подошла и чмокнула мать въ щеку. Дарья Терентьевна обвела комнату глазами и замтила разложенныя на стол письменныя принадлежности. Въ голов ея сразу мелькнуло: «писать хочетъ. Къ нему наврное къ нему, подлецу». Дочери она, однако, ничего не сказала и вышла.

Люба вздохнула свободне, но за писаніе письма все еще не принималась, выжидая, не вернется-ли мать. Только черезъ четверть часа подсла она къ столу и взялась за перо. Она писала: