Только поэтъ могъ бы описать этотъ очаровательный маленькій заливъ Глаукусъ, въ который вошли мы 26 сентября, на лучшемъ изъ пароходовъ, когда-либо волновавшихъ его прекрасную воду. Къ сожалнію, съ нами не было поэта; а какъ передать прозою этотъ восхитительный эпизодъ природной поэзіи? Для этого необходима симфонія, полная сладостныхъ мелодій и тихо волнующейся гармоніи, или пснь, написанная чистыми, какъ кристалъ, ямбами Мильнеса. Кротко покоится этотъ милый заливъ, мирно блистая розовой зарею; зеленые острова тонутъ въ вод его; пурпуровыя горы волнуются вокругъ него, и до самой подошвы ихъ, выступая прямо изъ залива, раскинулась богатая зеленая долина, покрытая травой и кустарниками, посреди которыхъ мелькаютъ блые домики. Я могъ разсмотрть небольшой минаретъ и нсколько пальмъ. Но тоже самое можно сказать и о другихъ заливахъ; мало этого, можно, никогда не бывши здсь, описать его несравненно подробне, по «Караманіи» Бьюфорта, которая однакоже не въ состояніи дать вамъ о немъ ни малйшаго понятія.

И если самъ великій гидрографъ Адмиралтейства, измрившій этотъ заливъ, не могъ описать его; если даже по книг сэра Джона Феллоуэса воображеніе читателя не создастъ ничего похожаго на Тельмесъ, — неужели и посл этого надетесь вы, гордый человкъ, сдлать въ этомъ род удачный опытъ? Тутъ сила художника, какъ я понимаю это дло, заключается въ томъ собственно, что онъ искусствомъ своимъ производитъ на человка тоже впечатлніе, какое произвела природа на его собственную душу. Только музыка и поэзія способны достигнуть этой цли. Я признаю лучшимъ описаніемъ древнихъ, безмолвныхъ разваливъ Тельмеса «Оду къ греческой урн» Китса. Взглянувши на нихъ одинъ разъ, вы никогда не забудете этой картины, какъ не забываются звуки Моцарта, которые, кажется, похитилъ онъ съ неба. Это лучшее изъ благодяній жизни). Вы можете, закрывши глаза, припоминать былое; прекрасное видніе возвращается къ вамъ, по вашему призыву; снова слышите вы божественную арію, снова рисуется передъ вами маленькій, прелестный пейзажъ, которымъ любовались вы въ красный денекъ своей жизни!

Вотъ замтки изъ моей памятной книжки на этотъ день: утромъ вошли мы въ заливъ Глаукусъ; высадились въ Макри; древнее, очень живописное, разрушенное селеніе; театръ на прекрасномъ берегу моря; большое плодородіе, олеандры, пальма, возвышающаяся посреди обширной деревни, какъ султанъ на феск падишаха; изсченные гроты, или могилы на верху горы; верблюды вдоль моста.

Можетъ быть, это лучшія данныя для человка съ воображеніемъ; по нимъ онъ представитъ верблюдовъ, дремлющихъ подъ чинарами; портики и колонны съ дорическими травами и архитравами; гору, по скатамъ которой изсчены могилы, и небольшую толпу отрепанныхъ поселянъ, спускающихся по берегу къ вод покойнаго залива, чтобы взглянуть на пароходъ. Но главное мсто въ этомъ пейзаж долженъ занять маленькій театръ, стоящій на берегу, противъ свтлаго залива и выступившихъ изъ него пурпуровыхъ острововъ. Ни одинъ театралъ не видывалъ сцены боле обворожительной. Она располагаетъ человка къ поэтическимъ грезамъ и сладкой льни. О, Джонесъ, другъ моего сердца! не захотлъ ли бы ты превратиться въ Грека, одтаго въ блую тогу, пріютиться здсь, на прохладной ступени театра, съ прелестной Неэрою, и нашептывать (на іоническомъ діалект) въ розовое ушко ей сладкія рчи? Тогда, вмсто Джонеса, теб слдовало бы называться Іонидомъ; вмсто шелковой шляпы, ты носилъ бы внокъ изъ розъ; ты не слушалъ бы хора, поющаго на сцен; въ ушахъ твоихъ звучалъ бы только шопотъ красавицы, назначившей теб свиданіе въ mesonuktiais horais. Урну съ твоимъ пепломъ, когда бы все уже было кончено, отнесли бы туда, въ нагорную пещеру, пережившіе тебя Іониды, при звукахъ погребальнаго гимна… Однакоже въ этихъ пещерахъ нтъ уже урнъ также, какъ и въ театр представленій. Въ замну хоральныхъ мелодій, звучавшихъ здсь въ былое время, одинъ изъ моихъ спутниковъ, вышедши на сцену, продекламировалъ:

Въ тотъ же день остановились мы не надолго передъ другимъ разрушеннымъ театромъ Автифилоса. Наши оксфордскіе товарищи поспшили выдти на берегъ, вбжали на холмъ и стали измрять величину сцены и считать ступени театра; другіе, мене дятельные пассажиры, наблюдали за ними въ зрительныя трубы съ палубы.

По прошествіи двухъ дней, характеръ окружавшей васъ картины совершенно измнился. Удалясь отъ классической земли, мы стали на якорь въ залив св. Георгія, позади большой горы. На вершин ея Георгій Побдоносецъ убилъ дракона. Тутъ же стоялъ турецкій флотъ, подъ начальствомъ Галиля-паши, двухъ сыновей котораго умертвили два послдніе султана. Красный флагъ, съ луной и звздою, разввался на корм его корабля. Нашъ дипломатъ надлъ мундиръ и похалъ къ его превосходительству съ визитомъ. Возвратясь на пароходъ, съ восторгомъ описывалъ онъ красоту корабля, порядокъ, царствующій на немъ, и любезность турецкаго адмирала, который прислалъ намъ нсколько бутылокъ стараго кипрскаго вина. Подл насъ стоялъ въ гавани англійскій корабль «Тромпъ», и капитанъ его, сообщивши намъ много примровъ, доказывающихъ дружелюбіе и гостепріимство Галиля-паши, подкрпилъ доброе мнніе, которое возъимли мы о зят султана, по случаю присланнаго вамъ подарка. Капитанъ Г. уврялъ, что турецкіе корабли ни по вооруженію, ни по выправк матросовъ нисколько не хуже военныхъ судовъ другихъ европейскихъ націй, и выразилъ искреннее желаніе командовать семидесяти-четырехъ пушечнымъ турецкимъ кораблемъ и сцпиться съ любымъ французскимъ фрегатомъ такаго же калибра. Но я вполн увренъ, что онъ не усвоитъ магометанскаго образа мыслей, и что ему не предложатъ сцпиться съ какимъ бы то вы было семидесяти-четырехъ пушечнымъ. Если же дойдетъ очередь и до этого, то будетъ надяться, что для такой битвы годятся и его земляки. Если команда Тромпа похожа на матросовъ капитанскаго катера, ея не устрашатъ двсти пятьдесятъ человкъ подъ начальствомъ Жуанвилля. На этомъ катеръ дохали мы до берега. Ни одинъ изъ осьми гребцовъ его не ступилъ ногою на землю въ продолженіе двухъ лтъ, предшествовавшихъ прибытію Тромпа въ бейрутскую гавань. Можетъ ли такая жизнь назваться счастливою? Мы пристали къ набережной Бейрута, защищаемой фортомъ, который разрушенъ до половины храбрымъ старикомъ, начальникомъ англійской эскадры.

На бейрутской набережной цивилизація процвтаетъ подъ консульскими флагами, которые развваются въ свтломъ воздух, надъ желтыми зданіями. Сюда доставляетъ она изъ Англіи шерстяныя издлія, посуду, сои и горькій эль. Сюда же перенесла она свтскость и послднія французскія моды. Строго соблюдаетъ ихъ здсь прекрасная владтельница большаго французскаго магазина. Замтивъ на набережной незнакомаго человка, съ карандашомъ и бумагою въ рукахъ, она велла вынесть ему стулъ и кивнула головою съ такой милой улыбкою, какую можно увидть только во Франціи. Къ этой изящной дам подошелъ французскій офицерикъ, съ бородкою, и они стали любезничать точь-въ-точь, какъ на бульваръ. Арабъ, покинувъ товарные тюки и верблюда, котораго разгружалъ онъ, пошелъ взглянуть на эскизъ. Два турецкихъ солдата, съ корявыми круглыми лицами, въ красныхъ колпакахъ и бломъ дезабилье, выпучили глаза на бумагу, въ нее же вперились черные, блестящіе зрачки маленькой, курчавой и смуглой двочки, съ синимъ татуированнымъ подбородкомъ. Словно статуя, стояла она, съ кувшиномъ на голов, прикрытая изорванной, синей рубашкою. Какъ была великолпна эта синяя вода! Какъ чудно отражались въ ней и блестли надъ нею флаги, паруса и прибрежныя зданія! Блые гребни синихъ волнъ клубились и сверкали, будто серебряные; тнь была также густа и прохладна, какъ ярки и розовы мста, освщенныя солнцемъ; древнія бойницы мягко рисовались въ этой чудной атмосфер, и дальнія горы переливались аметистами. Офицеръ былъ вполн счастливъ; онъ говорилъ съ милой француженкою о любви, а можетъ быть о послднемъ фасон шляпъ, о сраженіи при Исли, о Вчномъ Жид — Богъ его знаетъ. И какъ шло къ ней это хорошенькое платье съ широкими рукавами! Мы не видали ни одной женщины цлый мсяцъ, за исключеніемъ почтенной мистриссъ Фляниганъ, жены нашего метръ-д'отеля, да еще жалкихъ представительницъ прекраснаго пола, хавшихъ на пароход. О стамбульскихъ красавицахъ, окутанныхъ якмаками и шлепающихъ желтыми, отвратительными папушами — и говорить не стоитъ!

Этотъ день былъ отмченъ другимъ блымъ камешкомъ; онъ доставилъ мн случай полюбоваться еще одной красавицею. Безмолвно стояла она, когда мы вдвоемъ снимали портретъ съ нея. (Я упоминаю о числ портретистовъ, для избжанія скандала). Эту двушку зовутъ Маріамою; она родилась въ Сиріи.

Во время сеанса, изъ-за плеча молодой госпожи своей выглядывалъ черный поваръ, съ такой добродушной улыбкою, какую въ состояніи нарисовать одинъ только удивительный Лесли.

Брата Маріамы наняли мы въ проводники для обозрнія города и для безошибочной покупки золотыхъ шарфовъ и платковъ, запастись которыми въ Бейрут, по мннію иностранцевъ, весьма выгодно; Много пришлось вамъ употребить хитростей, чтобы одолть застнчивость маленькой Маріамы. Сначала остановилась она вдали отъ васъ, по другую сторону двери, откуда черныя глазки ея блестли, какъ звздочки. Увщанія брата и матери не могли вызвать Маріамы изъ этой закуты. Нечего длать; надобно было приняться за портретъ старухи. Но какъ изобразить эту необъятно толстую фигуру? Сама старуха испугалась бы при взгляд на свое врное изображеніе. Нтъ; мы нарисовали прекрасный идеалъ, въ которомъ не было, разумется, ни одной черты, схожей съ оригиналомъ, исключая желтаго платья, ожерелья изъ секиновъ, жемчужныхъ нитокъ и другихъ украшеній, которыя, спускаясь съ шеи, доходили до самаго живота этой толстйшей женщины. Рисунокъ и теперь хранится у меня: старуха похожа на леди, какъ рисуются онъ въ изящныхъ альбомахъ.

Окончивъ портретъ, мы вручили его матери нашего проводника, она передала его черномазому повару, а тотъ показали уже, не переставая улыбаться, маленькой Маріамъ, которая посл этого выступила впередъ и охотно покорилась своей участи.

Судя по веселой наружности этихъ людей, по ихъ склонности къ смху, по нарядной одеждъ женщинъ и опрятности маленькаго домика, разрисованнаго прекрасными арабесками, устланнаго чистенькими цыновками и свжими коврами, — надобно думать, что нкоторыя семьи живутъ въ Бейрутъ очень комфортабельно. Здсь видлъ я книгу и на стн темный образъ Божіей Матери, именемъ которой названа прекрасная Маріама.

Верблюды и солдаты, базары и каны, фонтаны и палатки, аллеи и рынки такъ пестро перемшаны здсь, такъ богаты свтомъ и тнью, что художникъ могъ бы прожить въ Бейрут нсколько мсяцевъ съ большимъ удовольствіемъ и даже съ значительной для себя пользою. Новый костюмъ смшанъ въ этомъ город съ живописной одеждою древности. По рынкамъ проходятъ здсь закрытыя синимъ покрываломъ женщины Ливана, съ высокими рогами на лбу. Тысячи лтъ назадъ тому, когда писали еще еврейскіе пророки, рога эти носились въ Ливан.