Увренные въ любезности русскаго консула, мы оставили у него дамъ и пошли знакомиться съ нашимъ собственнымъ представителемъ. Улицы этого городка также непріятны для копытъ лошади, какъ и для ногъ путешественника. Многія изъ нихъ изрыты ступеньками, ведущими прямо въ домы обывателей; чрезвычайно неопрятные конюшни и чуланы занимаютъ нижніе этажи этихъ зданій; вы идете безчисленными коридорами, подымаетесь съ террасы на террасу и видите, гд ни попало, маленькія комнаты: семейства живутъ столько же въ нихъ, сколько и на террасахъ.

Англійскаго консула нашли мы въ такой же комнатк со сводомъ; на стн висла старинная картина, изображающая гербъ Англіи. Здсь-то принимаетъ подданныхъ королевы Викторіи этотъ почтенный старикъ, въ красномъ халат, вооруженный истертой палкою съ оловяннымъ набалдашникомъ, которая служитъ атрибутомъ его званія. Онъ предложилъ къ нашимъ услугамъ трубки, кофе, и отдалъ для спанья вс постели, а самъ улегся на террас. Мы хотли отблагодарить его за это гостепріимство; но онъ отказался отъ всякаго вознагражденія, говоря, что принимая насъ, онъ исполнилъ только долгъ свой. Я думалъ, что этотъ достойный человкъ получаетъ очень хорошее жалованье отъ нашего правительства, но оказалось, что оно ни одному изъ нашихъ консуловъ въ Левант не даетъ ни единаго фартинга. Имемъ ли мы право жаловаться посл, что у насъ нтъ хорошихъ агентовъ? Если эти достойные люди и сплутуютъ подъ-часъ, можно ли намъ обвинить ихъ по справедливости? Гордые и надутые своей важностью Англичане, путешествуя по этимъ странамъ и видя, что правительства другихъ націй поддерживаютъ здсь своихъ представителей весьма прилично, — не могутъ не чувствовать стыда и униженія, прибгая къ безсильному покровительству консульскаго флага Великобританіи.

Дятельная молодежь вышла на берегъ прежде васъ и захватила всхъ лошадей, которыхъ можно было нанять для дальнйшаго путешествія; но мы надялись на письмо Галиля-паши, въ которомъ предписывалось всмъ пашамъ и губернаторамъ оказывать намъ всевозможную помощь. Кади и вице-губернаторъ Яфы, узнавъ, что мы владемъ такимъ документомъ, поспшилъ явиться на поклонъ къ предводителю нашей партіи. Онъ брался сдлать для насъ все на свтъ, и хотя не было дйствительно лошадей, но онъ общалъ прислать ихъ черезъ три часа. Посл этого мы простились съ нимъ съ улыбкой, поклонами и привтствіями, которыя передавались съ одной стороны на другую покорнымъ переводчикомъ. Но часы проходили, а топота конскихъ копытъ не было слышно. Мы поли яицъ съ хлбомъ, и небо зажглось вечерней зарею; мы принялись за трубки и кофе, и настала ночь. Не бросилъ ли этотъ человкъ въ насъ грязью? Не насмялся ли онъ надъ нашими бородами и не обезчестилъ ли своимъ обманомъ мирныхъ могилъ нашихъ матушекъ? подумали мы и ршились отыскать этого безчестнаго исполнителя правосудія въ его собственномъ логовищ. Теперь трудно было надуть насъ комплиментами; мы хотли прибгнуть къ суровому языку оскорбленнаго достоинства и познакомить этого негодяя съ ревомъ британскаго льва, приведеннаго въ негодованіе: грозно воздвиглись мы, облеченные гнвомъ и яростью. Бдный консулъ несъ передъ нами фонарь, въ которомъ горла маленькая восковая свчка, а впереди выступали два проводника, вооруженные саблями. Шумя и бряцая оружіемъ, гордо шли мы по улицамъ Яфы, намреваясь сдлать нападеніе на кади въ его собственномъ диван. Сохраняя величавый и негодующій видъ, я былъ однакоже очень радъ, что намъ не привели лошадей: это обстоятельство давало мн случай познакомиться съ восточной жизнью.

Благочестіе не позволяетъ Туркамъ сть днемъ въ продолженіе Рамазана: они спятъ до самаго вечера; но лишь только наступитъ ночь, — фонари зажигаются; кальяны начинаютъ бурчать и дымиться; продавцы кислаго молока и шербета громко выхваляютъ товаръ свой; въ маленькихъ, грязныхъ харчевняхъ трещитъ на сковородахъ масло, и паръ несется изъ горшковъ сквозь окна и двери. Мимо этой-то грязной, нищенской, оборванной, шумной и пестрой сцены проходили мы по улиц Поклона къ жилищу кади. Сквозь узкіе ворота, сведенные аркою, вошли мы въ его канцелярію, миновали маленькую комнату, наполненную запахомъ мускуса, проникли за ршетку, подл которой стоялъ простой народъ, поднялись на возвышеніе, гд возсдалъ самъ кади, окруженный пріятелями, и важно, молча, опустились на диваны. Блюститель правосудія поспшилъ предложить намъ кофе; лицо его выражало большое смущеніе. Черный невольникъ, варившій кофе въ сосдней комнат, приготовилъ для каждаго изъ насъ по чайной ложк этого напитка; писецъ или секретарь кади, высокій Турокъ, съ благородной наружностью, подалъ намъ чашки, — и вотъ, проглотивъ эту маленькую порцію, британскій левъ приступилъ къ выраженію своего негодованія.

«Вс другіе путешественники (сказалъ онъ весьма основательно) достали лошадей и ухали. У Русскихъ есть лошади, у Испанцевъ есть лошади, у Англичанъ есть лошади; но мы, визири въ своей стран, мы, пріхавшіе съ письмами Галиля-паши, подверглись посмянію; надъ нами издваются! Разв письма Галиля-паши грязь, недостойная вашего вниманія? Разв британскіе львы собаки, съ которыми можно обходиться такимъ образомъ?» и т. д. Эта рчь, со всми ея дополненіями, продолжалась не мене четверти часа и кончилась клятвою, что мы съ разсвтомъ дня будемъ писать Галилю-паш и англійскому посланнику, если лошади не будутъ доставлены. Послушали бы вы турецкій хоръ, загудвшій въ отвтъ намъ. Дюжина голосовъ захрипла, завопила съ дивана. Робкій переводчикъ не смлъ переводить этихъ энергическихъ возгласовъ; но не трудно было угадать, что они заключали въ себ мало лестнаго для насъ и для Англіи. Наконецъ, гамъ этотъ заключился клятвою кади, что лошади будутъ доставлены къ тремъ часамъ утра, и что если не исполнитъ онъ своего общанія, тогда можемъ мы жаловаться на него Галилю-паш.

Мы встали и раскланялись съ чрезвычайной важностью. Очень хотлось бы знать мн, показались ли мы дйствительно похожими на львовъ этимъ поклонникамъ Магомета, и особенно желалъ бы я видть въ переводъ на англійскій языкъ спичъ, сказанный въ отвтъ намъ однимъ неврнымъ, въ чалмъ и широкихъ шараварахъ. Онъ и глядлъ, и говорилъ съ такимъ бшенствомъ, что, казалось, готовъ былъ утопить всхъ насъ въ мор, которое шумло подъ окнами, сливая неясный говоръ свой съ громкимъ концертомъ внутри комнаты.

Отсюда пошли мы черезъ базары, биткомъ набитые народомъ. Въ одномъ необитаемомъ, полуразрушенномъ дом играли и пли дти; ихъ собралось сюда нсколько сотенъ; нкоторые, сидя по уголкамъ, курили кальяны; одинъ изъ нихъ напвалъ очень миленькую псенку, другіе играли въ казино, и этихъ задорныхъ игроковъ обступила толпа зрителей, слдившая за ходомъ игры съ самымъ горячимъ участіемъ. На одномъ базаръ наткнулись мы на сказочника. Онъ говорилъ очень быстро и размахивалъ руками; Турки слушали его съ большимъ вниманіемъ. На другомъ рынк, попивая кофе, глядли они съ любопытствомъ на продлки фокусника, который очень озлился на насъ, когда открыли мы, куда онъ прячетъ горошины, и хотли разсказать объ этомъ публик. Все это чрезвычайно интересовало меня. Здсь играютъ въ казино и занимаются фокусами; сказка объ Антар та же самая, которую слышали здсь сорокъ лтъ назадъ тому; но Турокъ и теперь занимаетъ она попрежнему. Неужели восточные народы незнакомы со скукою? Или этому злу не дозволено проникать сюда?

Съ базаровъ отправились мы взглянуть на Мустафу, который слыветъ здсь великимъ человкомъ. Но мы не видали его: онъ убжалъ въ Египетъ. Султанъ потребовалъ съ него шестнадцать тысячь кошельковъ, то-есть 80,000 фунтовъ стерлинговъ. Великій человкъ обратился въ бгство, а падишахъ веллъ конфисковать его домъ, лошадей, муловъ и все движимое имніе. Гаремъ Мустафы опустлъ. Мистеръ Мильнесъ могъ бы написать полдюжину прекрасныхъ поэмъ, еслибъ онъ побывалъ съ нами въ стнахъ этого необитаемаго теперь святилища. Мы переходили изъ залы въ залу, съ террасы на террасу, и никто не спросилъ насъ: зачмъ мы пришли сюда? Дремавшіе на голомъ полу оборвыши едва удостоивали насъ взглядомъ. Мы вошли въ собственный диванъ Мустафы; и здсь, какъ въ дом кади, было возвышеніе, но на немъ не сидло брадатыхъ друзей хозяина въ эту ночь рамазана. Была тутъ маленькая жаровня, но куда же двались невольникъ, кофе и горячіе уголья для трубокъ? Любимыя Мустафою изрченія корана все еще оставались на стнахъ этой комнаты, но только некому было читать ихъ. Мы перешагнули черезъ спящаго Негра и отворили окна, выходившія въ садъ. Тамъ, между деревьевъ, стояли мулы, лошаки, верблюды и лошади; но гд же Мустафа? Не попалъ ли онъ со сковороды султана, на вертлъ Магомета-али? A что лучше: жариться на сковородъ или на вертел? Для полнаго уразумнія всей красоты арабскихъ ночей не мшаетъ совершить это маленькое путешествіе и взглянуть на дйствующія лица и на самое мсто дйствія.

Пройдя подъ темнымъ сводомъ воротъ, мы очутись въ пол, за городомъ, и тутъ открылась передъ нами другая чудная сцена изъ Тысячи Одной Ночи. Небо было усяно миріадами блестящихъ звздъ; даль пряталась въ туман; бойницы и зубчатыя стны города рзко рисовались въ воздухи; кое-гд подымались старыя экзотическія деревья; горбы спящихъ верблюдовъ торчали изъ-за рдкой травы; собаки лаяли; высокіе городскіе ворота были обставлены фонарями; намъ подали кальяны и шербета, и мы удивлялись при мысли, что въ три недли можно перенестись сюда изъ Лондона.